Наш дикий зов. Как общение с животными может спасти их и изменить нашу жизнь - Ричард Лоув

Задолго до того, как видео с пением собак распространилось в Интернете, в дикой природе редкая новогвинейская поющая собака пела йодлем (Нем. Jodeln, в культуре различных народов – особая манера пения без слов с характерным быстрым переключением голосовых регистров, то есть с чередованием грудных и фальцетных звуков. – прим. ред.). Одна собака из группы начинает, затем к ней присоединяются другие, каждый на своей высоте звука, создавая синхронный хор. Сонограммы этих песен показывают невероятное сходство с песней горбатого кита.

Недавние исследования также свидетельствуют: при прослушивании музыки реакции мозга птиц и человека демонстрируют определенное сходство, рыбы по-разному реагируют на произведения разных композиторов-людей, коровы дают больше молока при прослушивании спокойной классической музыки, а собаки испытывают меньший стресс.

С другой стороны, кошки не любят наших мелодий и не интересуются ими. Наиболее равнодушны к музыке кошки среднего возраста – они говорят музыке «фи!», хотя недавно я узнал о команде психологов и композиторов, которые создали музыку, которая нравится некоторым кошкам. В ней используются частоты и темп, подобные тем, которые кошки применяют, когда общаются друг с другом или с нами (но кошки вообще оппозиционеры). Однажды я нашел брошенного больного котенка, попавшего в песчаную бурю. Он прятался за доской возле кафе в Национальном городке Навахо Чинле, штат Аризона. Я отвез малышку домой, дал ей имя Чинл и вырастил. У нее не было чувства равновесия, она могла упасть с любого подоконника. В среднем возрасте она не возражала, когда я напевал ей. Каждый раз, когда я пел песню Дона Маклина «Звездная, звездная ночь» о Винсенте Ван Гоге (и только эту песню), она сидела у меня на коленях и подпевала, причем более-менее созвучно. На середине песни она поднимала сексуальный кошачий вой, заканчивая почти оргазмическими звуками. Но она была исключением.

Берни Краузе, биоакустик, является одним из лидеров еще одной новой области – «экологии звуковых ландшафтов». Краузе записывает все звуки животных и растений в среде, где они обитают, прослушивает паттерны и анализирует общение животных и растений. Выступая в школах, Краузе напоминает ученикам, что в тех местах, где они ездят на велосипедах, когда-то, возможно, раздавались звуки бизонов, оленей, лосей, лис, волков, рысей, горных львов, десятков видов птиц и тысяч насекомых, поющих вместе в некоем коллективном хоре, который он называет «биофонией». Краузе считает, что локализованные биофонии способствовали развитию человеческой музыки – от песен коренных народов до Моцарта, Мадонны и Дрейка. Они повлияли на создание и эволюцию наших инструментов, начиная с флейты гоминидов из медвежьей кости, созданной 53 000 лет назад, флейты из кости французского стервятника, возраст которой оценивается в 4000 лет, до малиновой гитары Джорджа Харрисона.

Краузе также рассказывает студентам, как люди, живущие в более диких местах земного шара, делают инструменты из доступных им природных ресурсов – флейты из бамбука или барабаны из шкур животных – и что ритмы, мелодии и гармонии, которые эти инструменты создают, основаны на звуках окружающей их природы. Некоторые коренные народы, исполняя свою музыку, используют лес «как своего рода бэк-вокал». На индонезийском острове Борнео «гиббоны поют прекрасные дуэты, которые на рассвете разносятся по тропическому лесу. Пение этих древесных обезьян слышно за много миль. Когда вы слушаете музыку, созданную людьми тропических лесов Борнео, вы можете услышать влияние этих дуэтов». Он продолжил:

«На музыку людей, живущих в южноамериканских тропических лесах, несомненно, оказало влияние пение птиц, таких как голосистый крапивник. Эта птица насвистывает приятную повторяющуюся впечатляющую и удивительно красивую мелодию, она звучит как флейта, играющая блюз. За долгое время существования вида голосистый крапивник научился выпевать эти ноты так, что они многое сообщали другим существам, живущим поблизости. Он говорил другим самцам-крапивникам, что дерево, на котором он пел, – это его дерево и ничье другое. Эта же песня, если она была достаточно хороша, могла привлечь самку, которая образовывала с ним пару. Он сообщал другим птицам, что это его вокальная территория, что они должны найти другие места для пения и им следует держаться от него подальше. Он также говорил: «Но если ты самка голосистого крапивника, ты можешь пересечь черту, и мы все обсудим. И при этом голос голосистого крапивника – часть хора живых существ, где его песня сливается со всеми остальными, но так, что ни один чужой издаваемый звук не мешает его собственным».

У людей и других животных есть подобные вокальные выразительные средства, но условный Бах у одного вида животных для другого может звучать как рок-музыка. Когда птицеловы в полях запускают свои аппараты для воспроизведения пения птиц, звуки могут нарушить связь между птицами, живущими поблизости, и создать стресс для птиц того вида, который они пришли ловить. Певчим птицам приходится менять свои песни из-за новых шумных соседей – нас. Некоторые птицы, в том числе американские малиновки, воробьи и крапивники, способны менять свои песни так, чтобы их можно было услышать несмотря на созданный людьми шум. Краузе учит молодежь прислушиваться к этим изменениям. «Изучение естественного мира без звукового ландшафта немного похоже на попытку смотреть “Звездные войны” без саундтрека», – говорит он.

Древнейший язык – все эти паттерны и сигналы, с помощью которых мы общаемся с другими животными, – продолжает существовать. Когда мы отвечаем на зов койота или совы своим голосом, мы поем самую древнюю песню. Большую часть времени она скрыта от нас – она прячется между словами, за нотами, в воздухе, рассекаемом жестикуляцией.

В 2018 году Королевское общество, независимая научная академия Соединенного Королевства, опубликовала результаты исследования университета Невшателя, в котором были представлены доказательства своего рода лингвистической общности между видами. В интервью Королевскому обществу Рафаэла Хисон, ведущий автор исследования, объяснила, что «все человеческие языки характеризуются общими статистическими закономерностями, известными как лингвистические законы». Один из них – закон сокращения, согласно которому наиболее часто употребляемые слова обычно короче, а в словах с большим количеством слогов эти слоги имеют тенденцию укорачиваться. «Работа над изучением вокальной коммуникации животных показала, что люди – не единственный вид, чья коммуникативная система основана на этих законах, – сказала она. – В нашей работе мы впервые показываем, что эти законы действуют и в жестовом общении животных».

Исследователи выявили пятьдесят восемь различных типов жестов, используемых шимпанзе в социальных играх. Когда они проанализировали видеозаписи этих жестов, то обнаружили, что закон сокращения применим к жестам шимпанзе. Согласно докладу Хизон, исследование показало, что язык шимпанзе, основанный в основном на жестах, и человеческий язык, зависящий главным образом от вокализации, демонстрируют «некоторые общие фундаментальные математические свойства, и лингвистические законы могут применяться не только к вокальной коммуникации».

Охрана природы, инженерное дело, медицина, искусство и наша личная жизнь – все это могло бы стать богаче и ярче благодаря более глубокому пониманию этого древнейшего языка. Но это легче сказать, чем сделать. Милн, больше известный своими книгами о Винни-Пухе, однажды заметил: «Некоторые люди разговаривают с животными. Но мало кто их слушает – в этом вся проблема».