Ружья стрелка Шарпа - Бернард Корнуэлл

Двери были распахнуты. Шарп скользнул внутрь и снова замер.

Святое место заливал лунный свет. Стены почернели от копоти, но люди Вивара уже расчистили от обгоревших бревен ведущие к алтарю ступеньки. На самой последней, черный, как стены церкви, стоял сундук.

Шарп ждал. Он оглядел всю церковь, стараясь уловить малейшее движение. Все было спокойно. В южной стене имелось небольшое черное окошко, единственное во всем здании. Через него ничего не было видно, и Шарп предположил, что оно выходит в чулан или глубокую нишу.

Лейтенант прошел между сгоревшими бревнами. Некоторые еще тлели. Один раз отставшая подошва зацепилась за головешку, но это был единственный звук, который он произвел.

Приблизившись к ступенькам алтаря, Шарп опустился на корточки. На крышке сундука лежали свернутые агатовые четки, в лунном свете сияло крошечное распятие. Там, внутри, хранится то, что привело в эту замерзшую глушь французских солдат. Вивар утверждал, что это бумаги, но даже самый религиозный человек не станет охранять бумаги при помощи распятия.

Сундук был обшит промасленным чехлом. Во время боя в него попали две пули. Шарп просунул пальцы в пробитую ткань, нащупал застрявшие пули и гладкую поверхность дерева. Он прощупывал форму и положение засовов и замков под чехлом. Замки были старинные, такие за несколько секунд можно открыть штифтом от ружья.

Глядя на сундук, лейтенант покачивался с носка на пятку. Четыре стрелка отдали за него свои жизни, многим еще предстояло погибнуть, и это, решил Шарп, дает ему право выяснить, что находится внутри. Он понимал, что скрыть взлом не удастся, но он и не собирался ничего красть.

Из кармана куртки он вытащил складной нож, которым пользовался во время еды. Вытащив лезвие, наклонился, чтобы разрезать чехол.

– Посмей прикоснуться, англичанин, и ты умрешь. Шарп резко повернулся вправо. Из темного окошечка послышался щелчок взведенного пистолета.

– Майор?

– Из таких окон больные следят за мессой, лейтенант, – донесся из темноты голос Вивара. – Идеальное место для часового.

– Что здесь охранять?

– Бумаги, – холодно произнес Вивар. – Положите нож, лейтенант, и оставайтесь на месте.

Шарп повиновался. Спустя мгновение майор возник в дверях церкви.

– Больше так не делайте, лейтенант. Я убью любого, кто прикоснется к ящику.

Шарп чувствовал себя, как пойманный сторожем мальчишка, тем не менее вызывающе бросил:

– Из-за бумаг?

– Из-за бумаг, – устало сказал Вивар и посмотрел на небо, по которому стремительно неслись серебристые облака. – Неподходящая для убийства ночь, лейтенант. Духи мертвых и без того разгулялись. Думаю, вам следует поспать. Утром предстоит долгий путь.

Шарп потупился и прошел мимо майора к дверям. На пороге он на секунду остановился, чтобы еще раз взглянуть на сундук. Вивар повернулся к нему спиной и опустился на колени перед своим загадочным ящиком.

Смущенный видом молящегося человека, Шарп замер.

– Да, лейтенант? – спросил майор, не оборачиваясь.

– Что сказали пленные про человека в красной накидке? Про егеря, который их сюда привел?

– Ничего, лейтенант. – Голос испанца был полон терпения, словно он говорил с капризным ребенком. – Я не догадался их спросить.

– А человек в черном? Гражданский? Вивар ответил не сразу.

– Знает ли волк клички гончих?

– Кто он, майор? Тихонько щелкнули четки.

– Спокойной ночи, лейтенант.

Шарп понял, что не добьется ответа ни на один вопрос. Он прикрыл обгорелую дверь, улегся на холодную голую землю и стал слушать, как шумит ветер в полной привидений ночи. Где-то завыл волк, одна из пленных лошадей слабо заржала. В церкви молился человек.

Шарп уснул.

Касадорцы и стрелки продолжали путь на запад. Опасаясь французских драгун, Вивар избегал легких дорог паломников и выбирал труднопроходимые горные тропы. Дорога, если ее можно было так назвать, вилась между скал, пересекая взбухшие от талой воды и бесконечных дождей ручьи. Дожди окончательно размыли и без того скользкие тропы. Раненых и подхвативших лихорадку везли захваченные в бою французские лошади, но вести самих лошадей приходилось с величайшей осторожностью. К седлу одной из лошадей был приторочен сундук.

Французы не появлялись. Шарп ожидал увидеть силуэты драгун в первые же дни марша, однако егерь и его люди будто исчезли без следа. Обитатели редких горных сел уверяли Вивара, что не видели никаких французов. Некоторые вообще не знали, что идет война, и враждебно смотрели на говорящих на неведомом языке стрелков.

– Себя бы послушали, – смеялся Вивар, намекая на причудливый местный диалект. Он объяснял крестьянам, что людей в изодранных зеленых куртках бояться не надо.

Спустя несколько дней, уверившись в том, что французы безнадежно отстали, Вивар спустился на петляющий между гор путь паломников: последовательность извилистых троп, бегущих по глубоким ущельям. Главные тропы были вымощены камнями, и, хотя зимой все превратилось в сплошную грязь, по твердому покрытию шагалось значительно легче. Вдоль дороги, пролегающей через места, еще не узнавшие горестей войны, росли каштаны и вязы. Солдаты ели кукурузу, ржаной хлеб, картошку, каштаны и засоленное на зиму мясо. Как-то на ужин был даже свежий барашек.

Тем не менее, несмотря на обилие пищи и твердую дорогу, места были суровые. Однажды, пересекая мост через глубокий и темный ручей, Шарп увидел насаженные на колья три человеческие головы. Головы проторчали на кольях несколько месяцев, глаза, языки и мягкие места склевали птицы, оставшиеся лоскуты кожи почернели, как деготь.

– Rateros, – пояснил Вивар, – разбойники. Посчитали пилигримов легкой добычей.

– Многие ли совершают паломничество в Сантьяго-де-Компостела?

– Гораздо меньше, чем в былые времена. Прокаженные по-прежнему ходят на исцеление, но война, похоже, остановит и их. – Вивар кивнул в сторону черепов с длинными прямыми космами. – А этим господам придется опробовать свое искусство против французов.

Стрелки радовались хорошей дороге. Здесь было все, к чему они привыкли. Вивар закупил табака, который надлежало резать перед курением, и многие зеленые куртки переняли испанскую манеру курить табак, завернутый в бумагу, вместо того, чтобы набивать им глиняные трубки. В маленьких деревушках всегда было вдоволь крепкого сидра. Вивар поразился способности стрелков пить и еще более удивился, когда Шарп сказал ему, что многие пошли на военную службу исключительно ради трети пинты рома в день.

Рома не было, но благодаря сидру стрелки были счастливы и даже к своему офицеру относились с осторожной доброжелательностью. Зато Харпера приняли в свои ряды с нескрываемым восторгом, и Шарп в очередной раз убедился, что великан – признанный лидер среди солдат. Хотя стрелки любили и сержанта Уильямса, при принятии решений они инстинктивно полагались на Харпера. Шарп невесело отметил, что не он, а ирландец сплотил уцелевших из четырех рот стрелков в единое подразделение.