Дочь моей жены - Ольга Волкова



— Почему не отвечаешь на мои звонки, Вика? — нарушает это необычное мгновение, задавая сокрушительный вопрос. Да. Я игнорировала Дубровского, не желая слышать его глубокий тембр, потому что просто… испугалась.

— Не хотела, — отвечаю честно, раскрыв глаза, которые отчего то покрылись пеленой. Костя не отпускает меня, теперь плавно опуская руку к шее, снова, словно мы в той комнате проигрываем сцену повторно. Он наслаждается пульсацией сонной артерии, и я вижу, как темнеет его взгляд, показывая желание владеть мною. Дубровский один раз кивнул, затем убрал руку, и я вздрогнула, будто от меня отодрали частичку себя самой. От него не скрылось ни одно мое движение, и мужчина лишь коварно приподнял уголки своих губ, зазывая для очередного поцелуя. Главное, держать дистанцию, Виктория. Повторяю себе напоминание, которое постепенно теряет силу.

— Поехали со мной, нам нужно поговорить, — безапелляционно заявляет, хватая меня под локоть. — Я все равно ехал за тобой, — оглушает новостью, которая сбивает меня с толку.

— Постой! — вдруг закричала, и получилось слишком громко. Дубровский остановился, но руку свою не убрал. Он продолжал держать меня под локоть, и, кажется, еще сильнее вдавил свои пальцы в мою плоть. Я нахмурилась, посмотрев вниз, и Костя проследил за моим взглядом.

— Вика, ты просто должна довериться мне, — глубоким тоном завораживает, приманивает, словно я мышь, и теперь угодила в ловушку в надежде съесть несчастный кусок сыра, который стоил моей жизни. Подняв голову, дернулась, все-таки вырывая из крепкой хватки свою руку, Дубровский прорычал, но не показал своего недовольства. Сунул руки в карманы, затем стал осматриваться по сторонам, будто ему есть дело до случайных прохожих.

— Объясни здесь, прямо сейчас, — потребовала, скрестив руки на груди. Я вся промерзла, до каждой клеточки. Неподалеку располагалась забегаловка, манящая своим теплом и горячим кофе. Взглянув через плечо мужчины, я попыталась оценить расстояние, и как мне быстро оказаться там. Дубровский замечал любое мое движение, и, конечно, он догадался, что я задумала от него сбежать, лишь бы найти повод. Ухмыльнулся, но его лицо тут же покрылись маской — суровой, лишенной всякой человеческой эмоции.

— Я не хочу говорить об этом здесь, — грубо отвечает, нарушая городскую суету и свист ветра. Как пощечина, которой он отрезвляет мои расплавившиеся мозги. С непониманием взглянула на Дубровского, отмечая, что мужчина уставший, и у него залегли тени под глазами. Ветер усиливался, или мне просто показалось, потому как хотела быстрее свалить с открытого пространства и спрятаться от черных глаз мужчины напротив.

— Константин, — шумно сглатываю, хотя на миг мне было так легко произнести его имя, будто между нами нет никаких условных преград, но я быстро спустилась с небес на землю, потому что раздался телефонный звонок. В сумочке завибрировал мой мобильный, а музыка подсказала, что опять до меня домогается мать. Приставучая. — Прошу прощения, — неловкая пауза, и мужчина кивнул, указывая на мою сумку, скорее ответить звонящему. — Это мама, — как только с губ слетели два слова, я прокляла себя и даже цыкнула вслух, украдкой бросила взгляд на Костю, наблюдая, как лицо Дубровского становилось темнее тучи, а глаза начали метать молнии. Он разгневанный, но старается спрятать свой порыв, потому и кажется настолько непробиваемым. Я отошла на приличное расстояние, заметив, что он облокотился о капот своего лексуса, и теперь всматривается куда-то вдаль, будто мыслями витает не здесь, но все же ждет меня. Боже мой, во что я влипла. Подумав про себя, принимаю вызов, пряча довольную ухмылку, что Дубровскому я не безразлична.

— Да, — резко и грубо.

— Вика, как ты посмела оставить меня здесь одну! — возмущается Евгения Сергеевна, отравляя мою жизнь лишь одним своим присутствием. Черт возьми, я так устала от нее — слишком навязчивая, и я часто сравниваю свою собственную мать с медленнодействующим ядом. Проникает под кожу, постепенно отравляя организм изнутри.

— Ты что, не в состоянии оплатить свое гребанное платье сама?! — не выдержав ее возмущения и обвинения, закричала. — Научить? Или ты настолько привыкла, что за тебя все кругом делают, а ты просто этим пользуешься?

— Прекрати, дрянь, — рычит мама, и я тут же отключаюсь, отрывая ее на полуслове. Мне тяжело понять, почему она ко мне так относится. Словно я ее конкурентка, и тут же побегу отбивать ухажеров. Ясно одно — мама уже не пользуется той знаменитой популярностью светской дамы, а будучи замужем, естественно привилегии крайне сокращались, отбивая потенциальных любовников. Уставившись в телефон, меня начало лихорадить, и теперь дрожь была не от того, что я замерзла, а от желания достать пистолет и выстрелить в небо, чтобы хоть как-то спустить пар. Вобрав в легкие кислорода и закрыв глаза, я выдыхаю. А затем на мои плечи ложатся две теплых ладони и сжимают, безмолвно подбадривая и поддерживая. Я делаю шаг назад, прислоняясь своей спиной к груди Дубровскому. Константин опаляет мою шею своим жарким дыханием, и прямо сейчас я захотела продолжить нашу встречу с наказанием в той комнате. Даже мысленно перенеслась в тот вечер, но шум машин и голосов людей, проходящих мимо нас, не давали полного погружения в воспоминание, нарушая мою собственную потребность быть нужной хотя бы так.

— Успокойся, — слышу его томный голос возле уха, и он целует меня в шею, где пульсирует сонная артерия, напоминая, что я все еще живу и чувствую. — Поехали ко мне, Вика. Обсудим кое-какие вопросы. — Дубровский настаивает на своем, а у меня в душе творится черте что. С одной стороны я хочу уехать с ним, и возможно оказаться в его плену, а с другой… стоит вспомнить, что вот-вот, и он жених моей матери, будто ком в горле застревает.

— Не знаю, — с хрипотцой отвечаю, оборачиваясь. Дубровский обнимает меня, и я льну к нему, прислоняясь лицом к груди, сама захватываю в кольцо рук. Стук его сердца успокаивающе действует на мои взбудораженные мысли. Сколько простояли в таком положении — трудно сказать, потому что этот момент станет самым любимым в моей жизни.

— Ты не должна реагировать на нее таким образом, — проговаривает, а я ощущаю вибрацию его тела своей щекой. Нахмурилась, хотя прекрасно знаю, что он не видит меня, но скорее всего почувствовал, как я дрогнула. Я живу с матерью только потому, что не хочу покидать дом, и дело даже не в деньгах или прислуге, которая у нас работает. Нет. Кабинет папы. Каждый раз, когда мне становится грустно или мать доведет очередным выкидоном — я ухожу туда, запираясь под замок. Пусть дальше распускает свои красноречивые тирады, что действуют только на мужчин, у которых единственная цель — пробиться выше. А находясь в четырех стенах среди многочисленных книг по бизнес-ведению, я представляю, что папа до сих пор сидит в своем кресле, будто на троне, и задумчиво размышляет, как дальше проложить путь к новой ступени.

— А каким? — чуть отстраняюсь и спрашиваю, будто Костя может дать ответ. Но он лишь молчит.

— Поехали ко мне, Вик, — снова просит, и уже крепко сжимает руки на предплечьях. Он впервые улыбнулся, совсем немного, но уголки губ чуть приподнялись, как и у глаз, в которых была видна зарождающаяся искра желания. Он гладил большими пальцами мои руки, пусть преградой служила ткань, но я почувствовала каждый электрический импульс, которым он делился со мной. Затем Дубровский льнет ко мне, и снова захватывает губы в поцелуе, оставляя на них обещание… быть с ним в полной безопасности. Только, кто меня защитит от него самого.