Мемуары Дьявола - Фредерик Сулье

– Я думал, – удивился Луицци, – ты передвигаешься по воздуху.

– Порою. Но из-за этих ненормальных я слегка перепил и боюсь запутаться в печных трубах.

– Ты меня озадачил; я же не знаю, где живет графиня.

– Улица Гренель, Сен-Жермен, номер …; сначала я буду неподалеку, потом направлюсь в Министерство внутренних дел.

– Ты собираешься заняться политикой?

– Да. Я должен заняться выборами в N…

– Когда я уже выставил свою кандидатуру?

– Я и не знал, что ты принял решение.

– Да, принял, только скажи мне одну вещь.

– Какую?

– Рассказ госпожи де Карен – правда?

– Совершеннейшая правда.

– Господин де Серни не был ее любовником?

– Конечно нет!

– И я имею право подтвердить это его жене?

– Она в этом уверена так же, как и ты.

– Уверена, как и я? Чего же она хочет от меня?

– Я могу сказать, чего она хочет от тебя, говоря твоим языком. Она хочет знать, откуда тебе известно, что господин де Серни не был любовником госпожи де Карен.

– Достаточно будет моего заверения, чтобы ее убедить.

– Возможно, ведь она уже убеждена, – рассмеялся Дьявол, – но это не объяснит ей, почему ты-то так уверен.

– Открыть ей, что я прочел записи Луизы?

– Это было бы самым простым и разумным, но в то же время означало бы навсегда потерять надежду на ее расположение.

– Значит, у нее есть другой?

– Слышишь, уже бьет полдесятого. Садимся в экипаж.

– Ты хочешь надуть меня, – сказал Луицци и позвонил, требуя карету.

– Нет, искренне тебя уверяю, ты узнаешь о госпоже де Серни все, что можно, во всяком случае, все, что ты должен знать.

Минуту спустя они сидели в карете, направляясь в предместье Сен-Жермен.

– Теперь, будь добр, начинай историю госпожи де Серни.

– Ну, слушай, вот она.

Устроившись в углу кареты, Дьявол начал:

– Представь себе, я еду к молоденькой женщине, которая, без сомнения, просто исключение для нашего времени. Она мила, грациозна, прекрасно сложена, белокожа; она хорошего происхождения, одним словом, достойная женщина ни больше, ни меньше; такая не допустит компрометирующей связи или любовного приключения. Тем не менее определенная страстная восторженность и большая самоуверенность позволяют сделать из нее, если она попадет в надежные руки, очередную заурядность, погрязшую в несметном количестве маленьких тайных грешков и скандалов за закрытыми дверями. Впрочем, женщины и почти всегда их мужья подобное существование почитают за счастье.

– Ты рассказываешь историю госпожи де Серни?

– Всему свое время, – ответил Дьявол и продолжил: – Одно время я полагал, что мне нет смысла тратить время на эту крошку, и оставил людям заботу развратить ее. Но ее мать вздумала доверить дочь заботам старого кюре, и тот обратил к религии пылкую душу, которую я намеревался использовать себе во благо. Помимо того, кюре добросовестно выполнял свой долг, настойчиво предохраняя ее от любого неправильного шага. Моя маленькая барышня превратилась в набожную и серьезную особу; она вышла замуж по любви, выбрав в мужья достойного человека, стала порядочной женой, потом чуткой и бдительной матерью двух милых детишек. Я посчитал, что это уж слишком, и занялся приведением ее превосходных качеств в соответствие с моими представлениями. «Черт возьми, сударыня! – сказал я себе. – Вы набожны – я сделаю Вас ханжой, настойчивы – я сделаю Вас упрямой, скромны – я сделаю Вас стыдливой до глупости, бдительны – я сделаю Вас подозрительной; ваш дом рай – я сделаю его адом».

– Какая жестокость!

– Оставь! – хмыкнул Дьявол. – Я больше всех вас похожу на христианина, я отношусь к ближнему как к себе самому.

– Каким же милым способом ты добился своего?

– Тем же, каким она заработала все свои прекрасные качества.

– Как это? – не понял барон.

– Она стала безупречной особой благодаря стараниям добродетельного наставника, я дал ей наставника безнравственного.

– Чтобы он подорвал твердые принципы этой женщины и перечеркнул старания благочестивого кюре?

– Да нет! – Дьявол вальяжно развалился на шелковых подушках кареты. – Я не подкапывался под добродетель, я просто воспитывал ее сверх меры. Чтобы развалить здание, есть два превосходных способа: разрушить фундамент или перегрузить верх. Я догадался воспользоваться самым оригинальным из всех изобретенных до сих пор убеждений.

– Что за убеждение?

– Нужно сказать, что существует некая религиозная мораль, согласно которой грехом считается все, что доставляет удовольствие. Аскеты и трапписты – вот секты, проповедующие эту мораль. Для них преступление не только съесть больше, чем необходимо, но и делать это с удовольствием – грех. Итак, я сначала сделал моего кюре главным викарием, заставив поверить в его собственные заслуги, – маленькая мимоходная подножка его добродетели, затем я заменил его молодым, еще тепленьким после семинарии и теологических дискуссий священником из разряда аскетов и направил к нему мою душку.

– И он в нее влюбился?

– Святый Боже! Святый Боже! Дорогой мой, как вы порой бываете глупы! – огорчился Дьявол. – Право, вы меня расстраиваете. Я же сказал, что воспользовался оригинальным убеждением. По-моему, он не имеет ничего общего с тривиальной и набившей оскомину историей влюбленного духовника.

– Ладно, оставим это. – Барона оскорбило восклицание Дьявола. – Так какое убеждение ты выбрал?

– То самое, о котором я упомянул и которое состоит в том, что любое удовольствие считается грехом, приводя к самым вычурным мукам совести. Итак, однажды моя милая набожная особа во время исповеди…

– Она на самом деле так набожна?

– Настолько, что носила власяницу.

– Как власяницу?

– Да вот так, власяницу.

– Где, черт возьми, их берут в наше-то время?

– Там, где люди твоего сорта не могут их увидеть, тем более что женщины, которые их носят, не имеют привычки выставлять себя напоказ.

– Должно быть, это занятное зрелище – богомолка!

– О да! – Дьявол сладострастно облизнулся. – Вот уж кто необычайно вкусен, чрезвычайно пикантен, восхитительно сладок! Влюбленная святоша – это рагу с медом и перцем: сладость и горечь обволакивают и обдирают нёбо, но для такого лакомства желудок должен быть покрепче твоего. Чтобы вкушать подобного рода любовь, нужно иметь закаленный желудок такой, как у моего обжоры-архиепископа, кстати, нередко и тот и другой прекрасно себя чувствуют под одним и тем же платьем. Но вернемся к нашей богомолке в исповедальне. Вот наш диалог…