Карты в зеркале - Орсон Скотт Кард

— Твое здоровье!

Он печально улыбнулся в ответ:

— Аминь.

Откинулся на спинку кресла и негромко запел:

Славься, Господь, дарующий нам счастье.

Славься, Господь, создавший мир земной.

Славься, Господь, сражающийся с тьмою.

Славься, Отец, и Сын, и Дух Святой.

Потом потянулся к руке Элоизы. Она удивилась, но позволила Биллу нежно поцеловать ей руку.

— За тех, в чьих душах живут ангелы, пусть эти люди и не осознают этого, — сказал Билл.

Спустя несколько мгновений он уже спал. Чарли и Элоиза молчали. Корабль летел на юг, с востока его нагоняла тьма. Поначалу молчание было почти нежным, но чем дольше Элоиза сидела, не говоря ни слова, тем холоднее и ужаснее оно становилось. Впервые до женщины дошло, что, когда они приземлятся, Чарли, все последние годы бывший половинкой ее души, тот, кому она никогда не лгала и кто никогда не лгал ей, станет ее врагом.

Я видела, как маленькие дети танцуют танец под названием «Чарли-Ай». При этом они напевают вот что, если я правильно запомнила слова:

Я был сделан когда-то из стекла и костей,

Не заденьте меня, пропустите скорей!

Я был сделан из стали и из кирпича,

Не рубите сплеча, не рубите сплеча!

Я вчера был убит, мой окончился срок.

Помолитесь за то, чтоб простил меня Бог.

Ройте яму, чтоб смог обрести я покой.

Положите меня и засыпьте землей.

Попаду ли я в ад? Попаду ли я в рай?

Чарли-Ай. Чарли-Ай. Чарли-Ай.

Думаю, для нынешних детей эти строки лишены всякого смысла. Но впервые эти стихи разошлись по Ричмонду, когда я была еще маленькой и жила в доме папы Майкла. Дети не стремятся изобразить в танце то, о чем поется в песне, они просто поют и приплясывают. Песня всегда заканчивается тем, что дети со смехом падают на траву. Лучшего конца этой игры не придумаешь.

Чарли посадил корабль посреди поля, мощные горячие потоки воздуха били по земле, как бы отталкивая ее. Поле охватил огонь, но едва летательный аппарат опустился на все три колеса, из его нижней части хлынул поток пены и погасил пламя. Элоиза наблюдала за посадкой из кабины.

«Везде, куда попала эта пена, много лет не будет ничего расти», — подумала она.

Что ж, это было символично. Даже в самые последние моменты своего существования самый последний из механизмов отравлял землю. Элоиза держала Эми на коленях, думая, стоит ли попытаться объяснить ей, что происходит. Вряд ли — девочка слишком мала, чтобы что-то понять и запомнить.

— Кто последний оденется, тот копуша, — объявила Угли-Бугли своим хриплым, надтреснутым голосом.

Они одевались и раздевались друг перед другом много лет, однако сейчас, сбросив старую, оскверненную пластиковую одежду и достав простую, домотканую, чувствовали и вели себя, как дети, впервые оказавшиеся в гимнастическом зале. Эми моментально почувствовала общее настроение и завопила во все горло. Никто даже не попытался ее успокоить. Зачем? Это же праздник. Однако Элоиза, давно привыкшая заниматься самоанализом, понимала, что веселится не слишком искренне. По-настоящему ей вовсе не было весело. Сегодняшний день не был днем счастья, и не только из-за того, что ждало ее впереди. В гибели последних в мире двигателей ощущалось что-то фатальное и непоправимое, но Элоиза заставила себя выкинуть эту мысль из головы, и проблеск сожаления сменился привычной ледяной холодностью. Это просто немыслимо — чтобы ее пленила красота машины. Она должна помнить, что машины не принесли человечеству ничего, кроме зла.

Покинув корабль и остановившись на почерневшем поле, люди выглядели неуклюжими и чувствовали себя почти глупо. Они еще помнили о том, что такое модная одежда, и теперешняя домотканая казалась им бесформенной, неуклюжей и грубой. Ни на ком из них она хорошо не сидела.

Эми вцепилась в куклу, зачарованная и одновременно испуганная странным пейзажем. За свою короткую жизнь она всего лишь раз покидала корабль, когда была еще совсем младенцем. Она не сводила глаз с деревьев — их ветки шевелились порывисто и непредсказуемо. Девочка вздрагивала, когда ветер дул ей в лицо; она дотрагивалась до щеки, чувствуя, как ее касается ветер, как он раздувает волосы, и изо всех сил пыталась найти в своем скудном словаре слово, описывающее странное ощущение этого прикосновения невидимки.

— Мама… — пролепетала она. — Ух! Ух! Ух!

Элоиза поняла.

— Это ветер, — сказала она.

Девочка не пыталась повторить незнакомое слово, оно было для нее слишком трудным.

«Ветер», — подумала Элоиза, и в тот же миг ее мысли вернулись к Чарли.

Ее лучшие воспоминания о Чарли были связаны с ветром. Это случилось вскоре после того, как он попытался покончить с собой. Тогда он все еще желал умереть и рвался в горы, и Элоиза знала, что он хочет броситься в пропасть, поэтому пошла с ним, несмотря на надвигающуюся бурю. Всю дорогу Чарли был очень зол. Она вспомнила тот ужасный час, который они провели на отвесной скале, где их удерживали лишь маленькие металлические клинья, вбитые в трещины. Она настояла на том, чтобы остаться в связке с Чарли.

— Если один из нас упадет, погибнет и второй, — снова и снова повторял он.

— Знаю, — неизменно отвечала она.

В итоге Чарли не упал, и они впервые занялись любовью в неглубокой горной пещере: снаружи завывал ветер, время от времени в их убежище хлестали струи дождя. Им было на это плевать.

Ветер…

Будь все проклято!

Элоиза почувствовала, как ее эмоции умирают, как на смену им возвращается холод.

Они стояли на краю поля в тени деревьев. Элоиза оставила очиститель возле корабля; через несколько минут механизм сработает, и они, наконец, увидят плоды своих трудов.

Внезапно Билл посмотрел на запястье и вскрикнул:

— Часы! Мои часы!

— Давай быстрей, — сказал Чарли, — У тебя еще есть время.

Билл побежал к очистителю и швырнул часы, которые упали в нескольких метрах от маленького механизма. Билл вернулся к остальным, вздрагивая и качая головой.

— Иисус, ну что я за идиот! Три года уничтожал все механизмы к востоку от Миссисипи, а теперь едва не сохранил цифровой хронограф.

— Небось, марки «Дикси»? — спросила Хизер.

— Ага.

— Тогда они не относятся к продуктам высокой технологии, — заметила она, и все засмеялись.

Потом люди разом замолчали, и Элоиза спросила себя, думают ли они о том же, о чем она: что шутки насчет названий марок утратят всякий смысл уже спустя одно поколение — если тогда вообще еще кто-то будет шутить. Они молча наблюдали за очистителем, ожидая, пока сработает таймер. Внезапно в воздухе вспыхнул ослепительный свет, заставивший всех прищуриться. Они уже много раз видели это странное сияние, которое на самом деле не было светом, — видели и с воздуха, и с земли, но сейчас оно вспыхнуло в последний раз, поэтому воспринималось совсем иначе.