2666 - Роберто Боланьо

все это происходит. А вы можете увидеть лица убийц? — спросил Серхио — что-то он как-то разом устал. Какие у них лица, можете сказать, Флорита? Ну это самые обычные лица (хотя в мире, по крайней мере, в Мексике, нет самых обычных лиц). Значит, они не выглядят как лица убийц? Нет, я бы сказала, что это большие лица. Большие? Да, большие, как опухшие, как надутые. Как маски? Нет, ответила Флорита, это именно лица, не маски, просто они опухшие, как после передозировки кортизона. Кортизона? Или любого другого кортикостероида, сказала Флорита. Значит, они больны? Не знаю, это зависит от кое-чего. От чего же? От того, как на них посмотришь. Значит, они себя считают больными? Нет, абсолютно нет. Они считают себя здоровыми? Что там мы себе считаем, сынок, абсолютно неважно. Но они думают, что здоровы? Скажем, да, кивнула Флорита. А голоса вы их когда-нибудь слышали? — спросил Серхио (она назвала меня сыночком, как странно, она назвала меня сыночком). Очень редко, но пару раз — да, я слышала их голоса. И что они говорят, Флорита? Не знаю, они говорят по-испански, но испанский их какой-то непонятный, и это не английский, временами я думаю, что они говорят на каком-то искусственном языке, но какой же он искусственный, если я понимаю кое-какие слова; так что я бы сказала, что говорят они по-испански и что они мексиканцы, просто я большинства слов не понимаю. Она назвала меня сыночком, подумал Серхио. Только один раз, поэтому логично подумать, что это не обычное слово-паразит. Шарлатанка с добрым сердцем. Она предложила ему еще пива, он отказался. Сказал, что устал. Сказал, ему надо возвращаться в гостиницу. Рейнальдо посмотрел на него с едва скрытым упреком. А я-то в чем виноват? — подумал Серхио. Он пошел в туалет: там пахло старухой, но на полу стояли два горшка с темно-зелеными, практически черными растениями. А ведь хорошая идея — держать растения в туалете, подумал Серхио, прислушиваясь к голосам Рейнальдо и Хосе Патрисио и Флориты, которые, похоже, спорили. Из крохотного окошка виднелся внутренний зацементированный и влажный, словно только что прошел дождь, дворик, где помимо горшков с растениями он увидел горшки с красными и голубыми цветами, названий которых не знал. Вернувшись в гостиную, Серхио не стал садиться. Протянул руку Флорите и пообещал, что пришлет ей статью, которую думает опубликовать, — хотя она прекрасно знала, что ничего он ей не пришлет. А вот одну вещь я очень хорошо понимаю, сказала Святая, провожая его до двери. Она сказала это, глядя Серхио в глаза, а потом в глаза Рейнальдо. Что же вы понимаете, Флорита? — спросил Серхио. Не надо, Флорита, встрял Рейнальдо. Все, когда начинают говорить, приоткрываются и хотя бы частично, но выдают свои подлинные радости и горести, правда ведь? Истинная правда, сказал Хосе Патрисио. Но когда эти мои образы говорили между собой, я слов-то не понимала, но прекрасно видела, что их радости и горести большие, сказала Флорита. В смысле? — переспросил Серхио. Флорита посмотрела ему в глаза. Открыла дверь. Он почувствовал, как сонорская ночь как призрак положила ему руку на спину. Огромные, наконец сказала Флорита. Словно бы они себя чувствуют безнаказанными? Нет, нет, нет, покачала головой она, это никак не связано с безнаказанностью.

Первого июня Сабрина Гомес Деметрио пятнадцати лет пришла пешком в больницу Мексиканского института социального страхования имени Херардо Регейра — она обратилась туда с многочисленными ранениями холодным оружием и двумя пулевыми ранениями в спине. Ее тут же положили в реанимацию, где через несколько минут она скончалась. Перед смертью она мало что успела сказать. Назвала свое имя и улицу, на которой жила с братьями и сестрами. Сказала, что ее заперли в «субурбане». Сказала что-то о мужчине с лицом свиньи. Одна из медсестер, пытавшихся остановить кровотечение, спросила, этот ли мужчина ее похитил. Сабрина Гомес сказала: жаль, что я больше братиков и сестричек не увижу.

В июне Клаус Хаас обзвонил журналистов и в тюрьме Санта-Тереса собрал пресс-конференцию, на которую пришли шесть газетчиков. Адвокат отсоветовала ему что-либо устраивать, но Хаас к тому времени, похоже, потерял над собой контроль (а ведь ему долгое время удавалось держать себя в руках) и не терпел возражений. Он не сообщил ей, какая тема будет у пресс-конференции. Только сказал, что у него теперь есть некая информация, которую он хочет сообщить широкой публике. Пришедшие журналисты не ожидали никакого нового заявления, и уж тем более не ожидали, что он прольет свет на темный колодец, в который превратилось регулярное появление покойниц в городе, или в пригородах, или в пустыне, что как в железном кулаке сжимала Санта-Тереса; пришли же они только потому, что в конечном счете Хаас и мертвые женщины — это была всегда актуальная новость. Большие периодические издания столицы никого не прислали.

В июне, через несколько дней после того, как Хаас по телефону пообещал журналистам сенсацию (так и сказал — сенсацию), обнаружили мертвой рядом с шоссе на Касас-Неграс Аурору Ибаньес Медель, об исчезновении которой пару недель назад информировал полицию ее муж. Ауроре Ибаньес было тридцать четыре года, и она работала на фабрике «Интерзоун-Берни»; у нее осталось четверо сыновей, самому старшему исполнилось четырнадцать, самому младшему — три, она с семнадцати была замужем за Хайме Пачеко Пачеко, механиком, на момент исчезновения жены безработным в результате сокращения рабочих мест на «Интерзоун-Берни». Как заявил судмедэксперт, смерть наступила в результате удушения, и на шее женщины, несмотря на то, что прошло много времени, все еще виднелись типичные для удушения повреждения. Подъязычная кость была не сломана. Возможно, Аурору насиловали. Делом занимался судебный полицейский Эфраин Бустело, консультировал его Ортис Ребольедо. Расспросив людей из ближайшего окружения жертвы, арестовали Хайме Пачеко, который на допросе сознался в совершении преступления. Мотивом, сказал Ортис Ребольедо прессе, послужила ревность. Никакой конкретно, а все мужчины скопом, с которыми она могла пересечься, — ситуация для него была новая и невыносимая. Бедняга Пачеко подумал, что жена собирается его бросить. На вопрос, какое транспортное средство он использовал, чтобы увезти обманом свою жену за тридцатый километр шоссе на Касас-Неграс или избавиться от трупа на этом шоссе, так как следователи подразумевали, что он убил ее в другом месте (об этом Пачеко не стал ничего говорить, несмотря на жесткость допроса), муж заявил, что ему дал на время машину, «койот» 87-го года выпуска, желтый с изображением алого пламени по бокам, друг, и этого друга полиция не нашла или не искала с должным усердием.

Рядом с Хаасом, с прямой спиной и глядя перед собой, словно бы в уме