2666 - Роберто Боланьо

женщины. Что это женщина — было понятно только по волосам: черным и длинным, до пояса. Труп находился на сильной стадии разложения. Судмедэксперт постановил, что возраст женщины — от двадцати восьми до тридцати трех лет, рост — метр шестьдесят семь, причина смерти — два удара тяжелым предметом в области виска. Документов, позволяющих установить личность, при жертве не обнаружили. На ней были черные брюки, зеленая блузка и теннисные тапочки. В одном из брючных карманов нашли ключи от машины. Обстоятельства убийства не походили на те, что обычно имели место у других пропавших без вести женщин. Возможно, она была мертва уже несколько месяцев. Дело передали в архив.

Серхио Гонсалес и сам не знал, почему искал Флориту Альмаду в студии седьмого канала в Эрмосильо — сам-то он в ясновидящих не верил. Он поговорил с одной секретаршей, потом с другой, потом с Рейнальдо. Тот сказал, что увидеться с Флоритой не так-то просто. Мы, ее друзья, сказал Рейнальдо, бережем Флориту. Не хотим, чтобы нарушали ее личные границы. Мы как живой щит, уберегающий Святую. Серхио представился журналистом и сказал, что никаких нарушений личных границ не будет, он это гарантирует. Рейнальдо назначил ему время на сегодняшний вечер. Серхио вернулся в гостиницу и попытался написать черновик репортажа об убийствах женщин, но в конце концов понял, что ничего не выходит, и бросил это дело. Спустился в гостиничный бар и сел там пить, пролистывая местные газеты. Потом вернулся в номер, принял душ и снова спустился в бар. За полчаса до указанного времени сел в такси, попросил водителя немного покружить по центру и только потом ехать по адресу. Таксист спросил, откуда он. Из Мехико, ответил Серхио. Дикий город, заявил таксист. Меня там однажды семь раз за день ограбили. Вот только не изнасиловали, заметил таксист, посмеиваясь и поглядывая в зеркало заднего вида. Все меняется в этой жизни, сказал Серхио, теперь таксисты грабят людей. И о таком я тоже слыхал, подтвердил таксист, есть такое дело. В общем, все зависит, с какой стороны подойти к делу, сказал Серхио. Встречу ему назначили в баре, куда в основном ходили одни мужчины. Заведение называлось «Попай», и вход в него сторожил здоровяк под два метра и весом килограмм сто с рожей настоящего убийцы. Внутри виднелась зигзагообразная стойка и крохотные столики с маленькими лампами и подбитыми фиолетовым сатином креслами. Из колонок доносилась музыка в стиле нью-эйдж, а официанты расхаживали в костюмах моряков. Рейнальдо и какой-то незнакомец поджидали его, сидя на слишком высоких табуретах у стойки. На незнакомце прекрасно сидел дорогой костюм, гладкие волосы были пострижены по последней моде. Звали его Хосе Патрисио, и был он адвокатом Рейнальдо и Флориты. Значит, Флорите нужен адвокат? Всем нам нужен адвокат, очень серьезно сказал тот. Серхио отказался от выпивки и через некоторое время они сели в БМВ Хосе Патрисио и поехали по темнеющим улочкам к дому Флориты. Пока ехали, Хосе Патрисио поинтересовался, как оно там живется журналистам из криминальной хроники в Мехико, и Серхио пришлось признаться, что он на самом деле работает в отделе культуры. В общих чертах он объяснил, как так вышло, что он занимается преступлениями в Санта-Тереса, и Хосе Патрисио и Рейнальдо выслушали его сосредоточенно и внимательно, словно дети, что очередной раз слушают одну и ту же сказку, которая их пугает и парализует, мрачно кивая головами, как хранители одного и того же секрета. Тем не менее, когда до дома Флориты осталось совсем чуть-чуть, Рейнальдо поинтересовался, знает ли Серхио одного знаменитого телеведущего с «Телевиса». Серхио признался, что шапочно знаком с ним, но на вечеринках не встречался. Тогда Рейнальдо рассказал, что этот телеведущий однажды влюбился в Хосе Патрисио. Некоторое время он каждые выходные приезжал в Эрмосильо, приглашал адвоката и его друзей на пляж и тратил, не скупясь, прорву денег. А Хосе Патрисио в то время был влюблен в гринго, профессора права в Беркли, и не обращал на ведущего ровно никакого внимания. Однажды вечером, рассказывал Рейнальдо, тот пригласил меня к себе в номер — мол, хотел сказать что-то важное. И я подумал: поскольку мужик в отчаянии, он хочет со мной переспать или увезти в столицу, чтобы я там начал новую карьеру на телевидении под его покровительством, но телеведущий лишь хотел, чтобы Рейнальдо его выслушал. Поначалу, говорил Рейнальдо, я чувствовал к нему лишь презрение. Он не слишком привлекательный человек и в личном общении еще хуже, чем в телевизоре. В то время я еще не был знаком с Флоритой Альмадой и вел жизнь грешника. (Все засмеялись.) Короче: я его презирал, возможно также, немного завидовал — такая удача, и вся досталась только ему. Так что я поднялся к нему в номер, сказал Рейнальдо, в лучший номер лучшего отеля Баия-Кино, откуда мы обычно ходили на яхте к острову Тибурон или острову Тернер, вообразите, какая роскошная жизнь, говорил Рейнальдо, оглядывая проплывающие в окне БМВ бедные домишки, и вот этот вот знаменитый телеведущий, любимец «Телевиса», сидит в ногах кровати с бокалом в руке, встрепанный и с опухшими глазками, прям как у китайца щелочки, их и не видно почти, так вот, он видит меня, точнее, сообразив, что вот он я, стою в номере и жду, он берет и заявляет, что этот вечер — скорее всего, последний в его жизни. Я, как вы понимаете, прямо оцепенел от ужаса, потому что сразу подумал: этот урод сначала меня убьет, а потом себя, и все это ради того, чтобы нанести посмертную сердечную рану Хосе Патрисио. (Все засмеялись.) Разве не так говорят — посмертную? Ну типа да, сказал Хосе Патрисио. Так что я сказал: ты, это, не шути так. Давай пойдем лучше прогуляемся. И пока говорил, все искал взглядом пистолет. Но не увидел, хотя, конечно, телеведущий мог замечательно прятать его под рубашкой, прямо как гангстеры делают, хотя он в тот момент был по виду совсем не гангстер, просто отчаявшийся и одинокий человек. Помню, что включил телик на ночную программу из Тихуаны, ток-шоу это было, и сказал ему: конечно, ты, располагая своими средствами, смог бы сделать программу получше, но телеведущий даже глазом не повел и в телевизор так и не посмотрел. Сидел и смотрел в пол и бормотал, что в жизни нет смысла и лучше уж умереть, чем продолжать жить. Болтовня, короче. И я тогда понял: что ему ни скажи — бесполезно. Он ведь меня не слушал, он просто хотел, чтобы я был рядом, на всякий случай, хотя на какой случай, непонятно, но точно на всякий случай. Помню,