Земля обетованная - Татьяна Николаевна Зубачева

Эркин, улыбаясь, покачал головой.

– Эрик, ну, почему?! Она ж большая, ты влезешь. И ты всё равно уже мокрый.

Эркин посмотрел на себя, рассмеялся и встал.

– Нет, Алиса, – попробовал воду рукой. – Давай вылезай. Я тебя вытру.

– Ну-у, – затянула Алиса. – Ну, Эрик, ну, ещё немножечко.

И под это нытьё она встала. Эркин сделал слабый тёплый душ и обмыл её от остатков пены, взял за подмышки и вынул из ванны. Закутать Алису в махровую простыню, вытереть, протереть ей ещё раз голову – всё это было уже совсем просто и нетрудно.

– Одевайся, – протянул он ей её махровый халат. – А я здесь уберу.

Алиса, сопя, затянула пояс и накинула на голову капюшон.

– Эрик, – позвала она.

– Ну? – Эркин уже выдернул пробку и смывал из душа со стенок ванны клочья пены.

– Наклонись ко мне, – попросила Алиса.

Эркин, не выключая, положил душ на дно ванны и наклонился над ней.

– Ну?

Алиса вдруг обхватила его за шею.

– Отнеси меня, ну, пожалуйста.

– Ты что? – удивился Эркин. – Сама не дойдёшь?

– Ну, Эрик, ну… – Алиса хлюпнула носом.

– Нет, – выпрямился Эркин, разрывая кольцо её рук. – Иди, переодевайся и ложись.

– Эрик, а мама меня расчёсывает.

– Я приду, – пообещал Эркин.

Алиса вздохнула, переступила с коврика в свои шлёпанцы и ушла, а Эркин стал наводить порядок в ванной. Из опасения, что Алиса передумает и вернётся, он не стал раздеваться, и намокшие штаны липли к животу и ногам.

Убрав ванную, он поглядел на себя в зеркало. Да, пожалуй, стоит переодеться. Где его совсем старые джинсы? Кажется, в кладовке.

Как только он вышел из ванной, его окликнула Алиса.

– Эрик, ты где?

– Я сейчас.

В кладовке он переоделся и вернулся в ванную. Повесил сушиться штаны и натянул рубашку. Так, ещё полотенце взять, а то наверняка голову Алисе придётся вытирать, и её расчёску, ага, вот эта, с птичками.

Алиса в пижамке сидела в кровати со Спотти и книжкой, показывая тому картинки.

– Эрик, а я Спотти читать учу.

Что ответить на подобное, Эркин не знал и потому спросил о более важном.

– Волосы высохли?

– Ну-у… – протянула Алиса.

Эркин подобрал с пола её халат и положил на стул.

– Эрик, он сам упал, – заторопилась Алиса. – Я его повесила, а он раз – и свалился, а я уже вставать не стала.

Эркин пощупал её волосы и стал вытирать ей голову. Как это делает Женя, он пару раз уже видел и потому действовал вполне уверенно. Вытер Алисе голову, положил полотенце на халат, переставил второй стул к кровати и сел.

– Давай, Алиса.

Алиса села на кровати спиной к нему, и Эркин аккуратно разобрал и расчесал её ещё чуть сырые волосы. Но это уже не страшно.

– Эрик, и косичку заплети, ладно?

– Нет, в косе они не высохнут. Всё, Алиса, – он ещё раз огладил ей волосы расчёской и встал. – Ложись и спи.

Алиса вздохнула и протянула ему Спотти и книжку.

– Ладно, Эрик, возьми, я спать буду, ты его тоже спать положи, а книжку в шкаф, ладно, а то мне вставать нельзя.

Эркин положил Спотти на «игровой» стол рядом с кроватками, в которых спали Линда и Мисс Рози – Андрей сделал, как и остальную кукольную мебель – а книгу поставил в шкаф, оглянулся. Алиса уже лежала под одеялом, зажмурившись и явно засыпая. Он подошёл и коснулся губами её щёчки, поправил ей одеяло.

– Спи, маленькая. Спокойной ночи.

– Ага-а, – выдохнула Алиса. – Спокойной ночи, Эрик.

Эркин забрал её халат и полотенце и, выходя, выключил свет.

Ну вот, он смог, справился. Теперь самому вымыться и… Жени всё ещё нет. Неужели до утра работать заставят? Женя сказала, чтоб он не ходил её встречать, ведь неизвестно, когда отпустят. Ладно. Эркин разделся, встал в душ и задёрнул за собой занавеси. Но мылся быстро и без смакования. То ли устал, то ли… хотя от чего ему уставать? Не контейнеры ворочал.

Ещё раз осмотрев ванную и кухню, Эркин погасил всюду свет и пошёл в спальню. В темноте, не включая ни люстру, ни ночника, разделся, убрал ковёр и лёг. Спальню он запирать не стал: Женя может прийти в любую минуту. И тогда… мысли путались, и неумолимо наплывало, накатывало на него прошлое…

…Надзиратели в душевую не заходят. Это они, мальцы и малявки, только-только отобранные в спальники, узнали и запомнили сразу. Почему – непонятно, но раз так, значит, так. Он берёт из одной корзины мочалку, из другой кусок коричневого мыла и встаёт перед дверью.

– Два… четыре… шесть… – отсчитывает, отвешивая подзатыльники, надзиратель. – …десять, – и открывает дверь. – Живей, поганцы.

В просторной душевой шум воды и голосов. Из всех рожков бьют тугие, обжигающие кожу струи, даже не поймёшь: горячие или холодные.

– Эй, краснорожий, – чья-то рука ловко хватает его за волосы на макушке. – Иди сюда.

Мулат гораздо выше и старше, сопротивляться глупо – побьёт, а на скользком от мыльной пены полу драться очень тяжело.

– Давай, намыливайся.

Трёт его мулат сильно, но не щиплет и не царапает, и он выдыхает:

– Спасибо.

И тут же получает затрещину.

– Заткнись.

Его вталкивают под струю и рывком за волосы запрокидывают ему голову, так что он захлёбывается под льющейся на лицо водой.

– Помогать запрещено, понял, малец, я из-за тебя под ток не лягу.

Он начинает отбиваться, молча, сжав губы, чтобы не захлебнуться, и его отпускают со словами:

– Краснорожий, а понятливый. Вали, малец.

Он перебегает под соседний пустой рожок, отфыркивается и отплёвывается от воды, мочалку он отобрал, а мыло? Вон на полу чей-то обмылок, и нырком, между ног старших, уворачиваясь от пинков, он хватает его и бежит к выходу. За дверью его осматривает надзиратель. Если заметит где пену или непромытые волосы, то вобьёт обратно, или если мочалки или мыла нет, тоже погонит за ними в душевую. Но у него всё благополучно, и его подзатыльником отправляют на сушку…

…Эркин со вздохом перекатывает по подушке голову. Всё это было, было давно, очень давно. А он помнит…

…Розовое тело в чуть зеленоватой воде. Беляшка немолода, это жена надзирателя, и он должен её вымыть. Вообще-то он уже знает, как надо это делать, но вот никогда не знаешь, что беляшке в голову взбредёт, так что работаем осторожно. Пока она, вроде, довольна. Он наливает немного душистого мыла на губку, мнёт её в руках, чтобы вспухла пена, и осторожно водит губкой по телу женщины, лаская не руками, а губкой.

– Жалко, если тебя