Второй пол - Симона де Бовуар

Бог не только восстанавливает таким образом достоинство женского пола, Он позволяет каждой женщине обрести в небесном молчании особую поддержку; как человеческая особь женщина не имеет серьезного веса, но, действуя от имени Бога, вдохновленная Им, она обретает силу, ее воля становится священной. По словам г-жи Гюйон, она узнала от одной больной монахини, «что такое повелевать по слову Божию и по слову Божию повиноваться»; так религиозная женщина облекает в смиренную покорность свою власть; воспитывает ли женщина детей, руководит ли монастырем, организует ли благотворительную акцию или какое-либо другое дело, она лишь послушно исполняет волю Божию; и ей нельзя не повиноваться, не оскорбив при этом самого Бога. Мужчины, разумеется, не пренебрегают той же поддержкой; однако они не используют ее столь активно при взаимоотношениях с себе подобными, так как те в равной степени могут предъявлять к ним те же требования, и конфликт разрешается на земном уровне. Женщина взывает к воле Божией, дабы убедительно подтвердить свою власть в глазах тех, кто ей уже и без того подчинен, и с целью оправдать эту власть в своих собственных глазах. Если таковое сотрудничество и оказывается полезным для женщин, так это только потому, что она углублена во взаимоотношения с самой собой – даже если это интересует кого-то другого; только в таком внутреннем диалоге высшее молчание, молчание Неба обретает силу закона. На самом деле женщина прибегает к религии, чтобы удовлетворить свои желания. Она может быть фригидной, мазохисткой, садисткой, при этом она, отрекаясь от плоти, может разыгрывать из себя жертву, гася любой живой порыв возле себя; калеча, уродуя, уничтожая себя, она считает, что пополняет ряды избранниц, занимает место на иерархической лестнице; когда же она мучит мужа и детей, лишая их земного, человеческого счастья, она готовит им лучшее место в раю; Маргарита Кортонская, «чтобы наказать себя за прегрешение», как рассказывают ее благочестивые биографы, жестоко обращалась с ребенком, плодом этого греха: не давала ему есть до тех пор, пока не будут накормлены все проходящие мимо нищие; впрочем, ненависть к нежеланному ребенку, как мы видели, явление нередкое: он становится мишенью для ярости под маской добродетели. Женщины другого типа, придерживающиеся не очень строгой морали, налаживают с Богом более удобные отношения; уверенность в отпущении грехов и очищении от них нередко помогает верующей женщине побороть щепетильность. Выбирает ли она аскетизм или предпочитает чувственные наслаждения, горделивое поведение или смирение, забота о собственном спасении способствует ее желанию предаться тому удовольствию, которое она предпочитает всем прочим, – заниматься самой собой; она прислушивается к движению своей души, к биению сердца, к трепету плоти, чувствуя свое оправдание в присутствии в себе самой благодати, милости, идущей от Небес, как беременная женщина находит оправдание в вынашиваемом ею плоде. Она не только с нежной бдительностью присматривается к себе самой, рассматривает себя, изучает, она еще поверяет себя духовнику на исповеди; в былые времена было и такое: женщина могла испытать восторг от принародных, публичных исповедей. Рассказывают, что все та же Маргарита из Кортоны, дабы наказать себя за тщеславие, забиралась на крышу своего дома и принималась истошно кричать, как роженица: «Вставайте, жители Кортоны, поднимайтесь, зажигайте свечи и фонари, выходите из домов и идите сюда послушать грешницу!» Она перечисляла все свои грехи, обращая к звездам свои безумные вопли. Столь шумным самобичеванием, унижением и смирением одновременно она удовлетворяла свою потребность в эксгибиционизме, выставлении себя напоказ; примеров подобного поведения немало среди самовлюбленных женщин. Религия не возбраняет женщине потворствовать себе; в лице Бога она ей дает наставника, отца, возлюбленного, она обеспечивает ей Божественную опеку, в которой женщина испытывает ностальгическую потребность; она наполняет ее мечты; она заполняет ее свободное время. Но главное – она утверждает, оправдывает установленный в мире порядок, она оправдывает покорность судьбе, смирение, вознаграждая надеждой на лучшее будущее там, на небесах, где все бесполы. Вот почему и сегодня, в наши дни, женщины остаются в руках Церкви таким мощным козырем; вот почему Церковь так враждебно относится к малейшим мерам, способным хоть как-то содействовать их эмансипации. Да, женщинам нужна религия, а чтобы религия оставалась вечной, ей нужны женщины, «настоящие женщины».

Очевидно, что «характер» женщины, то есть ее убеждения, ценности, мудрость, нравственность, вкусы и поведение, объясняется ее положением. Поскольку трансценденция ей недоступна, она, как правило, не способна на великое, то есть на героизм, бунт, бескорыстие, полет фантазии, творчество, – но ведь и не всем поголовно мужчинам это дано. Многие мужчины, так же как женщины, живут в некоем промежуточном пространстве, в сфере несущественного. Рабочие вырываются из этого пространства благодаря политической борьбе, в которой выражена их воля к революционным преобразованиям. Те же мужчины, которые принадлежат к среднему классу, замкнуты в нем. Служащие, торговцы, бюрократы, так же как женщины, обречены на однообразные повседневные занятия, отгорожены от мира избитыми истинами, они живут в страхе перед общественным мнением и стремятся лишь к более или менее утонченному комфорту. Никаким превосходством перед женщинами их круга они не обладают. Что касается женщин, то они в стирке, стряпне, заботах о доме, воспитании детей проявляют больше инициативы и независимости, чем мужчины, слепо повинующиеся общепринятым правилам. Мужчина среднего класса всецело зависит от воли начальства, он обязан прилично одеваться и постоянно демонстрировать свою принадлежность к данному социальному слою. Женщина же может слоняться по квартире в пеньюаре, петь и смеяться с соседками, она действует по своему усмотрению, в своих мелких делах не боится риска, применяет эффективные средства для достижения своих целей. Видимость и условности играют в ее жизни меньшую роль, чем в жизни ее мужа. Бюрократический мир, который – как, впрочем, и многое другое – описал Кафка, мир церемоний, абсурдных жестов и бесцельных поступков, почти безраздельно принадлежит мужчинам, женщина же значительно теснее связана с реальной действительностью. Мужчина, имеющий дело с цифрами или превращающий товар в звонкую монету, живет в отвлеченном, абстрактном мире. В то же время сытый младенец в колыбели, белоснежное белье, жаркое – все это значительно более осязаемые блага. При этом, занимаясь такими конкретными делами, женщина ощущает их случайность, а следовательно, и случайность своих собственных забот. Поэтому нередко они не поглощают ее полностью, она ничем не связана. В делах, предпринимаемых мужчиной, есть как желание изменить мир, так и стремление убежать от действительности; мужчина придает огромное значение своей работе и своей личности, нередко напускает на себя внушительный и серьезный вид. Женщина же, подвергая сомнению мужскую логику и мораль, никогда не попадает в подобные ловушки. Именно это так нравилось в ней Стендалю. Она не настолько горда, чтобы закрывать глаза на двойственность своего положения или скрываться за маской собственного достоинства, она более откровенно высказывает свои неупорядоченные мысли, проявляет непосредственные чувства и реакции. Вот почему разговаривать с ней значительно интереснее, чем с ее мужем, если только она говорит от собственного имени, а не как законная половина сеньора. Он надоедливо повторяет избитые истины, то есть то, что вычитал в своей газете или в специальных трудах, она же делится хотя и ограниченным, но конкретным опытом. Пресловутая «женская чувствительность» представляет собой отчасти выдумку, а отчасти притворство. Однако бесспорно и то, что женщина более внимательно, чем мужчина, приглядывается к самой себе и к миру. Ее сексуальная жизнь связывает ее с суровым мужским миром, и в качестве компенсации в ней развивается любовь к «красивым вещам», которая может привести как к претенциозности, так и к изысканности. Поскольку ее жизненное пространство ограниченно, предметы, которые попадают ей в руки, кажутся ей драгоценными. Для нее они существуют сами по себе, вне связи с какими-либо понятиями или планами, и поэтому она замечает их красоту. Ее стремление к переменам выражается в любви к праздникам; она бескорыстно восторгается букетом цветов, пирожным, красиво накрытым столом, ей нравится превращать пустоту своего досуга в щедрый дар; она любит смех, песни, украшения, безделушки и готова принять все живое вокруг себя – уличное представление, небесное зрелище; приглашение в гости, выход в свет открывают перед ней новые горизонты; мужчина часто отказывается участвовать в этих удовольствиях; когда он входит в дом, веселые голоса умолкают, женщины, живущие в доме, напускают на себя тот пристойный, скучающий вид, какого он от них ждет. Из глубин одиночества и оставленности женщина извлекает особый смысл своей жизни: прошлое, смерть, течение времени являются для нее более личным опытом, чем для мужчины; ей интересны движения своего сердца, своей плоти, своего ума, потому что она знает – это единственное, что она имеет на земле; кроме того, в своей пассивности она переживает окружающую ее реальность более страстно, более возвышенно, чем индивид, поглощенный своим честолюбивым замыслом или ремеслом; у нее есть время и желание отдаваться своим эмоциям, изучать свои ощущения и извлекать из них смысл. Когда ее воображение не плутает в пустых грезах, оно становится симпатией: она пытается понять другого в его единичности и воссоздать его в себе; она способна по-настоящему отождествить себя с мужем, с любовником: его проекты и заботы становятся ее заботами до такой степени, в какой ему с ней не сравниться. Ее тревожное внимание привлечено ко всему миру; он кажется ей загадкой, на которую каждое существо, каждый предмет может стать ответом; она жадно вопрошает. Когда она стареет, ее разочарованное ожидание превращается в иронию и цинизм, часто весьма остроумные; она отвергает мужские мистификации, она видит случайную, абсурдную, бессмысленную изнанку величественного здания, возведенного мужчинами. Зависимость не позволяет оставаться бесстрастной, но иногда ей удается почерпнуть в навязанной ей преданности истинное великодушие; она забывает о себе ради мужа, возлюбленного, ребенка, перестает думать о себе, она вся – подношение, дар. Плохо приспособленная к обществу мужчин, она нередко вынуждена сама придумывать правила поведения; ей не вполне достаточно готовых рецептов и штампов; если она наделена доброй волей, в ней живет беспокойство, куда более близкое к подлинности, чем самоуверенность ее важного супруга.