История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней - Мунго Мелвин

10 июля 1942 г. симферопольская газета «Голос Крыма», теперь печатавшаяся под строгим надзором немцев, рисовала достаточно противоречивую картину разрушенного города: «Развертывающаяся перед нами картина представляет собой хаос и разрушение. С трудом пробираемся мы через загромождающие улицы обломки… Густой дым окутывает город. Из погребов начинают выходить первые жители, главным образом женщины и старики. Видно по ним, насколько они рады, что наконец окончился этот ужас…»[1461]

Немецкие войска приступили к расчистке завалов. Саперы взрывали дома, грозившие обрушиться, обезвреживали мины, открывали для движения севастопольские улицы, с помощью местных жителей восстановили подачу воды и электричества. Но при таком масштабе разрушений быстро восстановить нормальную жизнь было невозможно. Например, трамвайные линии пострадали так сильно, что их не удалось ввести в строй ни во время оккупации, ни позднее, при восстановлении города. После войны по бывшим трамвайным маршрутам пустили троллейбус.

В оккупированном Севастополе жителям угрожали голод и болезни. Немецкие источники утверждают, что оккупанты прилагали серьезные усилия для поддержания здоровья жителей города. Ответственным за медицинскую помощь населению Севастополя и военнопленным, среди которых насчитывалось около пяти тысяч раненых и больных, был назначен начальник 1-й (150-й) медицинской роты 50-й дивизии майор доктор Доме. В условиях летней жары, антисанитарии и недостатка чистой воды опасность распространения инфекций была велика. Но «благодаря профилактическим мерам и активной поддержке русских врачей немецкая медицинская служба смогла быстро локализовать вспышку дизентерии в лагере военнопленных и предотвратить ее распространение»[1462]. Такие утверждения противоречат свидетельствам, что немцы жестоко обращались с пленными и не оказывали им никакой помощи.

У победителей были и другие заботы. Через несколько дней после взятия города 1 июля 1942 г. Манштейн планировал провести в одиннадцатой армии пышное празднование победы и поминальную службу. Он решил, что для этого мероприятия больше подходит не Севастополь, а бывший царский дворец в Ливадии под Ялтой. Были приглашены все офицеры в должности командира батальона и выше, а также офицеры, унтер-офицеры и рядовые, награжденные Рыцарским или Золотым немецким крестом[1463]. В своей речи Манштейн поблагодарил солдат одиннадцатой армии и VIII воздушного корпуса «за их преданность, храбрость и стойкость, нередко проявлявшиеся почти в критическом положении, за все совершенное ими». Однако вскоре начались неприятности. Торжества пришлось прервать из-за появления нескольких советских бомбардировщиков, совершивших неожиданный налет на Ливадию, во время которого были убиты или ранены несколько шоферов — неудачное и даже зловещее завершение праздника[1464].

После падения Севастополя Манштейн издал приказ по одиннадцатой армии, в котором заявил:

После того как бои в Севастополе утихли, и одиннадцатая армия выполнила свою задачу, Манштейн покинул Крым, чтобы вместе с женой провести отпуск в Румынии. Будучи личными гостями маршала Антонеску, они прекрасно провели время на роскошном курорте Предеаль в Карпатских горах, а также посетили немецкие общины в Трансильвании[1466].

Манштейну было за что благодарить румынских хозяев. Как отмечает историк Марк Эксворти, Антонеску проявил себя «безупречным союзником». Приняв командование одиннадцатой армией в сентябре 1941 г., Манштейн постоянно просил у руководителя Румынии подкреплений — и получал их. Несмотря на то что их боеспособность была ниже, чем у немецких войск, румынские части внесли существенный вклад в победу. Им отводилась роль поддержки, но это позволяло высвободить «немецкие подразделения для решающих атак, которые они поддерживали своими вспомогательными ударами»[1467]. Немецкие офицеры критиковали действия союзников, но румыны вовсе не уклонялись от боя, как думали многие. Однако храбрость не могла заменить отсутствие тяжелого вооружения и тактического умения во многих аспектах боевых действий.

Эвакуированным советским командирам было нечего праздновать, за исключением собственного спасения. Закончившаяся поражением оборона Севастополя подтолкнула многих из них к серьезным размышлениям. Однако вскоре государственная пропаганда превратила поражение в героический подвиг. В газете «Правда» была напечатана довольно резкая статья Октябрьского, восхвалявшая доблесть его солдат и очернявшая противника: