Три изысканных детектива - Клод Изнер

«Нужно запомнить это выражение, пригодится для следующего романа, — подумал Жозеф. — Нет ничего лучше таких вот подслушанных диалогов!»

— Прибавьте-ка шагу, — поторопил его Виктор. — Мы должны застать птичек в гнездышке.

Но когда они добрались до улицы Винегрие, их ждало разочарование.

— Закрыто. Никого… — констатировал Жозеф, кивнув в сторону «Синего китайца».

— Что ж, тогда отправимся на улицу Альбуи.

Они долго звонили в дверь, прежде чем створка окна на первом этаже приоткрылась. Вид у Эрманс Герен был враждебный.

— Чего вам надо? Мало того, что уже натворили? — буркнула она.

Виктор снял шляпу и незаметно ткнул локтем Жозефа, чтобы тот последовал его примеру.

— Мадам Герен, — начал он, — мы здесь, чтобы принести вам свои извинения. Произошло досадное недоразумение. Мы бы очень хотели побеседовать с вашей дочерью Софи.

— Ее здесь нет. Уходите!

— Я настаиваю, мадам. Я нанял знаменитого парижского адвоката мэтра Массона защищать отца Бонифаса. Все расходы, разумеется, беру на себя.

Эрманс Герен только еще больше нахмурилась.

— Мадам Герен, нас направил к вам отец Бонифас. Он рассказал нам про дневник. Прошу вас, впустите нас, это очень важно. Клянусь: ни вы, ни ваша дочь не будете втянуты в судебное разбирательство.

— Почему я должна доверять вам? — бросила она.

— Вот письмо от мэтра Массона, и другое, от отца Бонифаса, его почерк вам знаком… У полиции нет против него ни одной реальной улики, одни лишь подозрения. Он совершил ошибку, признав, что убил Ришара Гаэтана и Абсалона Томассена.

— Что ему грозит?

— Учитывая обстоятельства, присяжные наверняка будут к нему снисходительны. Ни вас, ни вашу дочь свидетельствовать не заставят, ваши имена не будут звучать на процессе. Мы — лишь посредники. Но ваши анонимные показания помогут отцу Бонифасу.

Эрманс Герен несколько секунд смотрела на листки в руках Виктора, потом закрыла окно и распахнула дверь.

Они вошли в тесную гостиную, где мирно тикали мраморные часы. Хозяйка жестом пригласила их устроиться на козетке, а сама присела на краешек глубокого кресла.

— Все же странно, знаете ли, — произнесла она, постукивая пальцем по конвертам, — когда больной сам просится в больницу. Это дурной признак.

— Не будьте пессимисткой, мадам. Расскажите нам все.

— Вас и вправду интересует история моей жизни?

На нее неожиданно нахлынули воспоминания: вот ей семнадцать, она наивная, восторженная девушка… Эрманс машинальным движением схватила вязанье, спицы замелькали в ее руках.

— Я почти не знала своего отца, он умер, когда мне было восемь лет. У матери на руках осталось пятеро детей. Друг отца Марсель Герен, кондитер из Латинского квартала, дал мне работу продавщицы — у него была еще одна лавочка на улице Винегрие. В молодости не боишься никакой работы, но и развлекаться умеешь. Мы с компанией друзей встречались по вечерам и веселились от души. Я встретила Жюльена Колле, красивого двадцатилетнего парня. Его лучшим другом был Сильвен Брикар, служащий с улицы Винегрие. Он тоже за мной ухаживал, но я выбрала Жюльена. Он хотел стать врачом, но был беден и ночами учился сам, по книгам, а днем работал у стеклодува. В конце 1869 года мы стали жить вместе. Я забеременела. Софи родилась через несколько дней после начала войны с Пруссией. Жюльен завербовался…

Вязанье напоминало лохмотья с обтрепанными рукавами.

— Я получила от него всего одно письмо, перед капитуляцией императора. А потом ждала, тоскуя, — год, другой… Он исчез. Так что, когда Марсель Герен сделал мне предложение, я согласилась. Он позволил Софи жить с нами, но удочерить ее не захотел — надеялся, что я рожу ему наследников. В марте 1873-го с Марселем случился апоплексический удар, и я осталась вдовой с кучей долгов. Пришлось продать квартиру, лавку в Латинском квартале и заложить магазин на улице Винегрие. Выручил меня Сильвен Брикар. Он нашел нам скромное жилье в проезде Дюбай. Я его не любила, но нуждалась в защите и заботе. По Жюльену я траура не носила, потому что продолжала надеяться. Всегда продолжаешь надеяться, если нет никаких доказательств смерти.

Вязанье ожило и зашевелилось, словно потягивающийся после сна кот. Спицы в руках Эрманс так и мелькали.

— Софи исполнилось двенадцать лет, пора было подумать о ее образовании, и я отправила дочку в монастырь в Эперноне. Там жил один из моих братьев. Мне тяжело было расставаться с Софи, но что уж тут поделаешь… Жила я экономно и со временем сумела скопить на садовый домик на улице Альбуи. Как-то раз, утром, мне принесли письмо. Речь в нем шла о Жюльене, меня приглашали на свидание. Я было решила, что это чья-то злая шутка, но все-таки пошла. Я не сразу узнала ожидавшего меня мужчину, так он изменился. Располневший, в белой миссионерской сутане. Но это был он, мой Жюльен. Он сказал, что долго колебался, прежде чем связаться со мной, — не хотел нарушать мирное течение нашей с Софи жизни. Прошло тринадцать лет, и вот он стоял передо мной, мой Жюльен! Все вмиг вернулось — близость и страсть… Оказалось, что он дезертировал, отправился на юг, в Марсель, нанялся коком на рыболовное судно и добрался до Алжира. Там он прожил целый год, работал, где придется, и мечтал вернуться в Париж, чтобы разыскать меня. Но из-за Коммуны и того, что случилось потом, возвращаться во Францию было опасно. Жюльен решил затаиться где-нибудь в захолустье. Часть пути он проделал вместе с одним миссионером, который направлялся в пустыню. Однажды того священника — его звали Анри Бонифас — укусила змея. Жюльен пытался его спасти, но не преуспел — отец Бонифас умер. И тогда мой Жюльен решил: он наденет сутану и станет другим человеком. Никто его за это не упрекнет, ведь отец Бонифас был одинок как перст.

Эрманс Герен подняла вязанье, встряхнула, как тряпичную куклу, положила на колени и разгладила ладонями.

— Жюльен добрался до миссии и не нашел там никого, кроме чернокожих рабов. Он остался с ними, построил больничку, жил там и работал. Прошло много времени. Однажды появились французские солдаты, и Жюльен узнал от них об амнистии. Он решил поехать во Францию и взглянуть на дочь, не объявляя ей, кто он. Жюльен поселился в квартале Монжоль, там живут люди нелюбопытные. Он посвятил себя беднякам и детям. Мы встречались у него. Брикар меня бросил — не знаю, из ревности или ему просто надоела такая жизнь.

Вязанье соскользнуло на пол, но Эрманс не стала его поднимать.

— Когда в 1891-м судили Софи и ее подружку Лулу, Жюльен, ну, то есть отец Бонифас, давал свидетельские показания. Сильвен ни о чем не догадался, а Софи так и не узнала, что этот священник — ее отец. Он же лечил ее, когда она заболела после приезда из Америки. Приходил в гражданском платье и осматривал ее. Потом я прочла дневник моей девочки и ужасно испугалась. Я рассказала все Жюльену, он тоже его прочел и сказал, что все это чепуха, но он проследит, чтобы наша дочь не натворила глупостей. Вот только Софи и Лулу его опередили и…