Столетняя война. Том IV. Проклятые короли - Джонатан Сампшен

с бургиньонами. Однако когда в середине июля Филластр добрался до Буржа, события в Париже стали известны во всех своих мрачных подробностях. Дофин сказал легату, что он не вернется в город и никогда больше не сможет войти туда, не вспоминая о совершенных там ужасных преступлениях. 29 июня 1418 года Дофин выступил с яростным публичным обличением насилия, совершенного в Париже. Он заявил, что правительство короля больше не является его собственным, что герцог Бургундский завладел королевской печатью и от имени Карла VI издает любые приказы и прокламации. Дофин объявил о своем намерении самому взять на себя управление Францией на основании титула лейтенанта короля, который был пожалован ему арманьякским Советом годом ранее. Никто, заявил он, не должен больше обращать внимания на документы из Парижа с печатью короля[706].

Дофину Карлу, от имени которого новое арманьякское правительство должно было восстать из пепла старого, исполнилось пятнадцать лет. Хотя ему было суждено прожить дольше всех своих братьев и сестер, он был физически слаб и внешне невыразителен: бледный, невысокий, с веретенообразными ногами, которые придавали ему довольно неуклюжую походку. Карл был искренним, умным и проницательным и со временем стал бы прекрасным знатоком людей. Но даже в зрелом возрасте ему не хватало уверенности в себе. Он был угрюмым, переменчивым, иногда впадал в депрессию, старался избегать риска, был замкнутым и неразговорчивым в компании и чувствовал себя неуютно в присутствии незнакомых людей. Некоторые из этих качеств бросаются в глаза на знаменитом портрете Жана Фуке в Лувре. Они делали его убежденным противником войны и незаинтересованным в рыцарских ценностях, которым был предан его отец в период своего недолгого расцвета. Они также означали, что его легко вели близкие люди с более сильными личностными качествами, чем у него самого, и эта слабость провоцировала постоянные междоусобные распри среди окружавших его людей.

Летом 1418 года и в течение нескольких последующих лет большинство приближенных Дофина были людьми, чье мировоззрение было сформировано гневом и горечью десятилетия гражданской войны. Эти люди сделали пропасть между Дофином и бургиньонами непреодолимой. Таннеги дю Шатель и Арно Гийом де Барбазан были главными уцелевшими капитанами павшего правительства Бернара Арманьяка. Гасконец Арно Гийом де Барбазан, которым обе стороны восхищались как благородным рыцарем, стал маршалом и первым камергером Дофина. По словам бургиньонов, он стал "главным дирижером его войн… и главным управляющим его делами". Арно Гийом однажды описал Таннеги дю Шателя как импульсивного горячего человека (homme chaulx, soudain et hatif). Это описание недооценивает его политический ум, но оно не было несправедливым, поскольку Таннеги впитал в себя весь дух партии и жестокость своего покровителя. Не менее важным, чем военные в окружении Дофина, было могущественное сообщество высшей судебной и гражданской службы, которое сплотилось вокруг Дофина после его бегства из Парижа. Это были люди, поднявшиеся благодаря покровительству Беррийского, Орлеанского или Анжуйского домов, которые были жестоко смещены бургиньонским захватом Парижа. Роберт ле Масон был одним из самых доверенных советников Дофина, "благоразумным и мудрым советником", по словам одного здравомыслящего судьи. Он был амбициозным администратором, начавшим свою карьеру на службе у Анжуйского дома. К 1418 году он стал, по словам хрониста-бургиньона из Парижа, "одним из самых крупных людей партии [арманьяков]". Не менее влиятельным был Жан Луве, еще один ставленник Анжуйского дома, которого называли президентом Прованса, поскольку он председательствовал в Счетной палате Людовика Анжуйского в Экс. Луве стал эффективным контролером финансов Дофина, но его влияние простиралось далеко за пределы финансов. Заговорщик, беспринципный, хитрый переговорщик, он вызывал неприязнь и недоверие как у бургиньонов, так и у арманьяков. "Один из худших христиан в мире, — писал пристрастный парижский хронист. "Позорный и недостойный человек", — соглашался канцлер герцога Орлеанского Гийом Кузино. Раймон Рагье, бывший военный казначей и директор личных финансов короля, был еще одним экспертом в области финансов. Он бежал из тюрьмы во время резни, выбрался из Парижа и через несколько недель присоединился к Совету Дофина. Все три больших дома Рагье в Париже после его бегства были присвоены бургиньонами. Мартин Гуж, епископ Клермонский, был бывшим канцлером Иоанна Беррийского, одним из ближайших советников графа Арманьяка и близким другом Луве и Таннеги дю Шателя. Во время беспорядков он тоже сбежал из Парижа, бросив все свое имущество в городе, и это был второй случай в его жизни, когда ему пришлось бежать из столицы, опасаясь мести герцога Бургундского. Юрист Жан де Вайи, один из председателей Парижского Парламента, служил канцлером Людовика Гиеньского. Это был человек скромного происхождения (его отец был нотариусом), возможно, архетип "грязи", которую осуждал Иоанн Бесстрашный в своем манифесте предыдущего года.

Все эти люди знали, что у них нет будущего в правительстве, где главенствует герцог Бургундский. Как по интересам, так и по склонностям они были решительно против примирения между Дофином и герцогом, которое могло привести только к их падению. Но были и другие, чей авторитет обеспечил бы им место в любой администрации, и чья поддержка Дофина была делом принципа. Жак Желу, архиепископ Турский, старый протеже Людовика Орлеанского, ставший одним из его самых опытных дипломатов, также едва избежал смерти во время беспорядков. Рено де Шартр, возможно, самый опытный государственный советник Дофина, происходил из семьи преданных орлеанистов, уязвленных войной и политическим насилием. Он потерял всех трех своих братьев при Азенкуре и вскоре лишится отца в результате парижского самосуда[707].

Когда эти люди собрались вокруг Дофина в Бурже, первым их побуждением было дать отпор бургиньонам. Оставшиеся в живых арманьякские капитаны начали набирать войска среди разрозненных наемников и сторонников графа Арманьяка. Их усилия поддержали видные дворяне из центральных и южных провинций. В течение двух недель после бургиньонского переворота один из посетителей маленького двора Дофина сообщил, что у него уже 4.000 конных людей под оружием и еще больше в пути. Часть этих войск была использована для обороны долины Луары. Другие были отправлены на север, чтобы занять речные долины вокруг Парижа. Арно Гийом де Барбазан был поставлен в Мелёне на Сене, а Таннеги дю Шатель — в Мо на Марне. Другие крупные арманьякские гарнизоны находились в Монтеро, возвышающимся над местом слияния Сены и Йонны, и в Монлери на Орлеанской дороге. Из этих мест арманьяки могли блокировать столицу с востока и юга в тот момент, когда англичане наступали на долину Сены с запада. К северу от столицы в долине Уазы, жизненно важного канала снабжения и коммуникаций, шли ожесточенные бои. Бургиньоны уже удерживали Понтуаз и быстро заняли все переправы через реку, включая Крей, Понт-Сент-Максен и Нуайон.