Игра теней - Тэд Уильямс

— К сожалению, я никак не могу пойти с вами, — громко произнес Давет.

Бриони обернулась, думая, что он обращается к ней. Давет прижался к ограде постоялого двора, и между его пальцев, затянутых в перчатки, сверкнул нож.

— Вы решили сразиться с целым взводом солдат? — выдохнула Бриони, но Давет даже не взглянул в ее сторону.

— Хватит дурить, черномазый, — проскрежетал капитан. — Будь ты силен, как сам Гилиомет, тебе не справиться с моими ребятами.

— Не знаю, скольких я сумею уложить, но клянусь Зосимом Саламандросом, их будет немало, — бросил Давет.

Несколько стражников двинулось в его сторону, но темнокожий уроженец Туана сделал угрожающее движение ножом, и они замерли на месте.

Капитан тяжело вздохнул.

— Посмотрим, поможет ли тебе Зосим Саламандрос, — буркнул он и уставился на Давета, как мясник смотрит на баранью тушу перед разделкой. — Вы слышали, как бахвалился этот наглый молодчик, — обернулся он к солдатам. — Разберитесь с ним. А у меня слишком много дел, чтобы тратить на него время.

Двое солдат, облаченных в латы и вооруженных копьями, бросились вперед. Бриони испустила сдавленный крик. Давет, чей кинжал был намного короче, чем оружие его противников, сделал ложный выпад, словно собирался метнуть кинжал в одного из стражников, затем резко повернулся, ловким движением вскочил на ограду и спрыгнул вниз. Придя в себя после мгновенного замешательства, оба солдата бросились к воротам. Несколько товарищей последовало за ними, но грозный окрик капитана заставил их остановиться.

— Этих двух будет вполне достаточно, — заявил он. — Проворства и сообразительности им не занимать. Будьте спокойны, черномазый далеко не уйдет.

— Если только он не умеет летать, как Стривос, — с усмешкой вставил хозяин таверны Бедойас. — Этот малый и в самом деле совершил большую глупость — за стеной тупик, бежать ему некуда.

Бриони отчаянно захотелось залепить толсторожему трактирщику хорошую оплеуху.

Но солдаты, к ее великому удивлению, вернулись во двор без Давета. На их лицах играли растерянные улыбки, словно они никак не могли поверить в то, что упустили арестанта.

— Его нигде нет, сэр, — пробормотал один из них. — Как сквозь землю провалился.

— Или улетел, — с ухмылкой, не предвещающей ничего хорошего, подсказал капитан. — О его поразительных способностях мы поговорим позднее.

Солдаты заставили Бриони и комедиантов выстроиться в ряд, вывели их прочь со двора и погнали к крепости, стоявшей в центре города.

«Когда же судьба устанет наносить мне новые удары? — задавалась бессмысленным вопросом принцесса-изгнанница. — Я лишилась трона, смирилась со скромной жизнью бродячей актрисы. Оказывается, и этот удел слишком хорош для меня».

На глазах принцессы выступили слезы, и ей никак не удавалось их сморгнуть. Вокруг бурлил жизнью огромный чужеземный город, но Бриони уже не смотрела по сторонам.

Наконец Гром и его братья отыскали Бледную Деву, которая бродила в пустыне, утратив память и позабыв собственное имя. Теперь, когда его поруганная честь была восстановлена, Гром не имел на Бледную Деву никаких притязаний. Но его брат Черная Земля несчастливо жил со своей женой по имени Вечерняя Заря. Музыка, соединявшая их, утратила мелодичность. Поэтому он решил отослать Вечернюю Зарю и взять в жены Бледную Деву. Черная Земля дал ей новое имя — Утренняя Заря, дабы воспоминания о прошлом никогда не ожили в ее памяти. После этого Бледная Дева погрузилась в молчание и проводила дни, сидя подле супруга в темных палатах, расположенных глубоко под землей. Возможно, она вспоминала Серебряное Сияние, своего прежнего супруга, или же их сына Горбуна, но никогда не обмолвилась об этом ни словом.

«Сто соображений» из Книги великих печалей народа кваров

Пока Мэтт Тинрайт вытирал пот со лба и переводил дыхание, Пазл сыграл на флейте несколько тактов. На взгляд Тинрайта, мелодия была слишком веселой и не соответствовала трагическим событиям, о которых шла речь в стихах. Но он закончил поэму слишком поздно, и для того, чтобы подобрать подходящую музыку, времени не оставалось.

Мэтт кивнул старому шуту, давая понять, что готов продолжить. Многие придворные — правда, далеко не все — учтиво понизили голоса.

— Наконец Суразем взошла на родильное ложе, — провозгласил Тинрайт.

Слова он произносил нараспев, на сианский манер, что вошло в моду при дворе.

Четыре ветра прилетели, дабы охладить ее лоб.

Ее сестра, ее живое подобие, стояла у изголовья —

Темная Онейна, связанная священным обетом,

Подобно волу, коего против воли запрягли в плуг.

Ее собственный малолетний сын

Висел, скованный смертным холодом, на сосновом суку.

Ибо жестокий Сверос провозгласил, что никто

Не должен принимать роды у одной из сестер…

В какое-то мгновение Тинрайт почти забыл о том, что в этом многолюдном зале ни единая живая душа не вслушивается в его слова. Если бы кто-то вдруг пожелал понять, о чем идет речь в поэме, шум голосов и взрывы пьяного смеха помешали бы ему. Тем не менее тягостные предчувствия, угнетавшие душу поэта в последние дни, внезапно растворились. Гордое сознание того, что он читает свое творение перед королевским двором Южного Предела, пьянило его, как крепкое вино. Он настал, звездный час Мэтта Тинрайта!

Но лишь голова отпрыска Перина появилась из божественного лона,

Темная Онейна поняла, что пришло ее время, и похитила

Обагренного кровью младенца из чрева своей сестры.

Погубив существо, которое так долго оплакивал весь мир,

Онейна жестоко отплатила за смерть ее собственного сына

И посеяла времена великой вражды между богами.

Одним из немногих, кто действительно внимал поэме, был ее заказчик — Хендон Толли. Когда Тинрайт заметил это, по спине у него пробежали мурашки. Другой слушательницей оказалась Элан М'Кори, предмет несчастливой страсти поэта, женщина, которая предпочла его любви смерть.

Все остальные остались равнодушны и к Тинрайту, и к его творению. Особенно откровенно пренебрегал поэмой брат Хендона, герцог Саммерфильда. Карадон Толли куда больше походил на покойного Гейлона, чем на нынешнего правителя Южного Предела. Выступающая вперед челюсть свидетельствовала о суровом характере, а широкие плечи — о незаурядной физической силе. Квадратное лицо герцога не выдавало ни малейшего проблеска чувства и казалось лицом статуи. Однако Тинрайт знал, что невозмутимость Карадона обманчива — молва утверждала, что он подвержен вспышкам ярости и скор на расправу, хотя, в отличие от брата, быстро остывает и не склонен упиваться собственной жестокостью. Герцог Карадон бесцеремонно разглядывал придворных, толпившихся в огромном банкетном зале, словно прикидывал, будут ли они верно служить братьям Толли. Всякий, кто ощущал на себе его тяжелый взгляд, приходил в замешательство и не мог скрыть беспокойства.