Благородный Дом. Книга 1. На краю пропасти - Джеймс Клавелл

– До свидания, Брайан.

Данросс подошел к членам парламента, которые, собравшись группой в углу, беседовали с Жаком де Виллем. Парламентариев было лишь четверо, остальные отдыхали после долгого путешествия. Жак де Вилль представил:

– Сэр Чарльз Пенниворт, консерватор. Хью Гутри, либерал. Джулиан Бродхерст и Робин Грей, оба лейбористы.

– Привет, Робин, – бросил Данросс.

– Привет, Иэн. Давненько не виделись.

– Да.

– С вашего позволения, я удаляюсь, – озабоченно произнес де Вилль. – Жена в отъезде, а у нас дома маленький внук.

– Ты говорил с Сюзанной во Франции? – спросил Данросс.

– Да, тайбань. Она… у нее все будет в порядке. Спасибо за звонок Делану. До завтра. До свидания, джентльмены. – Он ушел.

Данросс снова перевел взгляд на Робина Грея:

– Ты совсем не изменился.

– Ты тоже. – Грей, худой, тонкогубый, с редкими седыми волосами и резкими чертами лица, повернулся к Пенниворту. – Мы с Иэном встречались в Лондоне много лет назад, сэр Чарльз. Это было сразу после войны. Я тогда только стал руководителем профсоюза.

– Да, много лет прошло, – вежливо согласился Данросс, помня, о чем много лет назад договорилась Пенелопа с братом – не раскрывать никому, что они кровные родственники. – Значит, ты, Робин, здесь надолго?

– Всего на несколько дней. – Улыбка у Грея была такой же тонкой, как и губы. – Никогда не был в этом раю для рабочих. Хотел бы встретиться с профсоюзными вожаками. Посмотреть, как живут девяносто девять процентов населения.

Сэр Чарльз Пенниворт, краснощекий мужчина с еще густой шевелюрой, бывший командир Лондонского Шотландского полка, кавалер ордена «За боевые заслуги», а сейчас руководитель делегации, засмеялся:

– Не думайте, что здесь профсоюзы в почете, Робин. Верно, тайбань?

– Наши работники прекрасно обходятся без них, – отозвался Данросс.

– Потогонная система труда, тайбань, – тут же ввернул Грей. – Об этом свидетельствуют ваши собственные статистические данные, правительственная статистика.

– Не наша статистика, Робин, а лишь ваши статистики, – возразил Данросс. – У наших работников зарплата самая высокая в Азии после японцев, и у нас свободное общество.

– Свободное? Брось! – усмехнулся Грей. – Ты имеешь в виду свободное для эксплуатации рабочих. Ну, ничего, когда лейбористы пройдут на будущих выборах, мы все это изменим.

– Да будет вам, Робин, – отмахнулся сэр Чарльз. – У лейбористов на будущих выборах никаких шансов.

Грей улыбнулся:

– Не скажите, сэр Чарльз. Народ Англии хочет перемен. Мы все не за тем шли на войну, чтобы сохранились прогнившие старые порядки. Лейбористы за перемены в обществе – и за то, чтобы рабочие получали справедливую долю создаваемой ими прибыли.

– Я всегда считал довольно несправедливым, когда социалисты говорят о рабочих так, словно лишь они и работают, а мы ничего не делаем, – сказал Данросс. – Мы тоже рабочие. Мы трудимся так же напряженно, если не больше. И рабочий день у нас длиннее, и…

– А-а, но ты – тайбань и живешь в большом, шикарном доме, который получил по наследству вместе с властью. Весь этот капитал порожден потом какого-нибудь бедолаги. Я уже не говорю о торговле опиумом, с которой все это начиналось. Справедливо будет поделить капитал между всеми, чтобы на старте все имели равные условия. Для богатых налог должен быть выше. Нужно ввести налог на капитал. Чем быстрее будут поделены большие состояния, тем лучше для всех англичан, а, Джулиан?

Сорокапятилетний Джулиан Бродхерст, выделявшийся высоким ростом, был твердым сторонником Фабианского общества,[191] «мозгового треста» движения социалистов.

– Ну что тут скажешь, Робин, – лениво и чуть ли не робко начал он. – Я, конечно, не стану, как ты, звать на баррикады, но действительно считаю, мистер Данросс, что здесь, в Гонконге, следовало бы создать Совет тред-юнионов, организовать должным образом профсоюзы, ввести шкалу минимальных зарплат, выборную законодательную власть, социальные гарантии, государственное здравоохранение, компенсации рабочим и все современные британские новшества.

– Это абсолютно ошибочный подход, мистер Бродхерст. Китай никогда не согласится на изменение нашего колониального статуса. Он никогда не допустит существования на своей границе города-государства в любой форме. Что касается остального, кто за все это будет платить? – спросил Данросс. – Наша свободная от ограничений система действует в двадцать раз эффективнее британской и…

– Платить будешь ты из всех твоих прибылей, Иэн, – усмехнулся Робин Грей. – Ты будешь платить справедливые налоги, а не пятнадцать процентов. Ты будешь платить так же, как и мы в Британии…

– Избави боже! – Данросс с трудом сдерживался. – Вы с вашими налогами сводите на нет любой бизнес и…

– Из прибылей? – язвительно переспросил либерал Хью Гутри. – Последнее правительство этих проклятых лейбористов давно уже лишило нас всех прибылей своим абсолютно идиотским расточительством, возмутительной национализацией, тем, что, поддавшись бессмысленному, глупому порыву, растеряло по частям империю, подорвало устои Содружества[192] и швырнуло бедную старую Англию лицом в грязь, черт побери. Просто смешно! Эттли и вся эта мразь!

– Да ладно, Хью. Правительство лейбористов поступало, как хотел народ, как хотели народные массы, – примирительно сказал Робин Грей.

– Ерунда! Этого хотели враги. Коммунисты! Меньше чем за восемнадцать лет вы разрушили величайшую в мире империю, сделали из нас государство второго сорта и позволили Советам – нашему заклятому врагу – отхватить пол-Европы. Просто позор!

– Я целиком согласен, коммунизм – это ужасно. Но что касается распада империи, то это ветер перемен, Хью, – изрек Бродхерст. – Колониализм отжил свое. Тебе, вообще-то, стоит заглянуть вперед.

– Я и заглядываю. И считаю, что положение у нас безнадежное. Черчилль прав и всегда был прав.

– А народ так не считает, – угрюмо парировал Грей. – Поэтому твой Черчилль и провалился на выборах. Он проиграл выборы в армии: он уже всем надоел. Что касается империи, прошу прощения, Хью, старина, но это был лишь предлог для эксплуатации туземцев, которые ничего лучшего не знали.