Соблазненная дьяволом - Тереза Медейрос

Йен Хепберн ворвался в кабинет двоюродного дедушки и резко захлопнул за собой дверь. Дважды с яростью повернув ключ в замочной скважине, он отступил от двери, едва сдерживая желание придвинуть к ней какой-нибудь предмет мебели, может, стул или массивный, с двенадцатью ящиками секретер, который дядюшка выписал из Мадрида. Если бы в его распоряжении были кирпичи, известковый раствор и мастерок, он бы подумал о том, чтобы заложить эту дверь, как вход в какую-нибудь египетскую гробницу.

В его ушах до сих пор стоял звон от какофонии, от которой он сбежал, но, к счастью, в самом кабинете было тихо. Если он искал убежище, то сделал правильный выбор. Дед не жалел средств со своей стороны и усилий со стороны других, чтобы создать комнату, которая по своей элегантной обстановке могла бы соперничать с любым парижским салоном или особняком в Мейфэре.

Возможно, надев на свадьбу традиционный килт и плед, граф хотел произвести впечатление на местное население, но в этой комнате были уничтожены все следы старомодных шотландских традиций. На стене не висели скрещенные клейморы с потускневшими лезвиями, никаких поеденных молью тартанов на креслах, горделиво выставленных древних щитов, украшенных гербом Хепберна.

Начиная от обюссонского ковра под ногами до стенных панелей кремового цвета и современных арочных окон, на которые здесь заменили окна со средниками, все в этой комнате отражало вкусы человека, ценившего демонстрацию собственного благосостояния и власти выше любой сентиментальной привязанности к традициям или к истории.

Трехъярусная люстра, висевшая в центре куполообразного потолка, еще совсем недавно служила украшением роскошного бального зала французского аристократа, который следом за всей своей семьей отправился на гильотину. Его дед был вне себя от восторга, заполучив огромный ящик с этой люстрой. С его слов, дурак, не сумевший провести парижских обывателей, вполне заслужил, чтобы потерять и голову, и люстру.

Дед всегда считал эту комнату скорее тронным залом, чем кабинетом. Сюда он мог вызвать тех, кто ниже его по положению, а к таковым относились почти все.

Поскольку сейчас Йена не вызывали, он нисколько не удивился, что дядюшка предпочел игнорировать его вольный приход. Граф стоял перед массивным окном, из которого виднелись величественные скалы Бен-Невиса, сцепив руки за спиной и широко расставив ноги, словно кабинет был палубой могущественного корабля, а он — его капитаном. Он умел играть роль добродушного трясущегося старика, когда это соответствовало его целям, например в случае ухаживания за новой невестой, но здесь, в этом кабинете, он по-прежнему рулил железным кулаком.

Йен много раз видел его в этой позе и раньше: перед этим самым окном со взглядом, устремленным на гору, словно он пытался понять, почему не смог подчинить ее, когда так легко смог победить остальной мир. Йен давно подозревал, что за один только шанс управлять этими вершинами и людьми, дикими и высокомерными, которые называют их своим домом, дядюшка отдаст все свое влияние и все свои бесценные сокровища.

А за возможность управлять одним человеком — в особенности.

Йен откашлялся. Дядюшка даже не пошевелился. Йен почувствовал, как в горле, как комок желчи, растет чувство обиды, горькое и знакомое. Йен знал, что, несмотря на свой преклонный возраст, дядюшка все еще способен услышать, как за две комнаты отсюда лакей уронил вилку на ковер.

Он подошел к окну, с большим трудом сдерживая раздражение, вызванное тем, что с ним обращаются как со слугой самого низкого ранга.

— Только одно слово, милорд, если позволите.

— И что это за слово? — мягко откликнулся граф, по-прежнему не спуская глаз с заснеженной вершины горы. — Бедствие? Катастрофа? Несчастье?

— Марлоу! — выплюнул Йен, словно в этом имени содержалась большая доля яда. — На вашем месте я бы настоял, чтобы Синклер вернул ее немедленно, и потом избавился бы от всей семьи.

— Надеюсь, ты говоришь сейчас не об очаровательных родственниках моей невесты?

— Очаровательных? Боюсь, что не сейчас. С тех пор как мисс Марлоу похитили, ее мать с сестрами заливаются слезами и причитают во весь голос. Конечно, молодой Эрнестине давно удалось прекратить хлюпать носом и рыдать. Она увлекла меня в угол гостиной и намекнула, что вы, возможно, не единственный из Хепбернов, кому нужна невеста. — Йен пожал плечами. — Тем временем отец невесты быстро опустошил почти все до единой бутылки с бренди и портвейном в замке. Похоже, он считает, что это его вина, что любимую дочь похитил какой-то дикий шотландец. Если он обнаружит в подвале бочонки с виски, — мрачно предупредил Йен, — боюсь, он утопит себя на дне одного из них.

Двоюродный дед продолжал пристально рассматривать гору, словно обдумывал некую схему, как вырвать ее из рук всемогущего Бога.

— Тебе всегда были присущи обаяние и хитрость дипломата, — произнес граф, даже не пытаясь скрыть презрительную нотку в голосе. — Я уверен, что могу доверить тебе помочь им прийти в себя и успокоиться.

Йен приблизился к дядюшке довольно близко и изучал его неумолимый профиль, в нем нарастало отчаяние.

— Я не могу упрекать их за то, что они волнуются. Не чайник же они свой любимый потеряли. Синклер уже более двадцати четырех часов удерживает в своих лапах мисс Марлоу, и не мне напоминать вам, насколько безжалостным может быть этот человек. Очень прошу вас простить мне мое нетерпение, но семья мисс Марлоу не понимает, почему вы не вызвали представителей закона. Я, если хотите знать, тоже этого не понимаю.

— Да потому что я представитель закона! — гневно воскликнул граф, повернувшись к Йену со свирепостью, свойственной скорее человеку вдвое моложе его. Его некогда затуманенный взор под полуопущенными веками теперь горел яростью. — И всем, вплоть до самого Эдинбурга, известно это, включая наглого ублюдка Синклера. И только убийство одного из них, из англичан, заставит красные мундиры вмешаться в нашу вражду. Для них для всех мы всего лишь кучка непослушных детей, дерущихся за свою любимую игрушку. Они просто погладят нас по голове и отправят каждого своей дорогой в надежде, что в конце концов мы уничтожим друг друга, и тогда они могут вмешаться и забрать все игрушки.

— В таком случае, что вы намерены предпринять?

— В данный момент? — Граф повернулся и снова стал смотреть на горную вершину, как будто и не было никакого взрыва гнева. — Ничего. Я отказываюсь доставить удовольствие Синклеру, понимая, что с помощью его ничтожного заговора ему удалось превзойти меня. Если бы я уже не выплатил ее отцу ту невероятно большую сумму его долга, большую часть которой, как я подозреваю, он уже спустил за игровым столом, я бы позволил Синклеру удерживать эту девушку, поскольку не испытываю к ней большой эмоциональной привязанности. За пару недель я вполне мог бы найти себе другую невесту. Все, что для этого требуется, еще одна поездка в Лондон и еще один отчаявшийся, без гроша в кармане, папаша.

Граф был опекуном Йена с тех пор, как его родители погибли во время нечастного случая с каретой. Ему тогда было девять лет. У него было достаточно времени, чтобы привыкнуть к бессердечности двоюродного дедушки, и он давно перестал тосковать хоть по каким-то проявлениям теплоты и любви. Но даже он не смог сейчас удержаться и не вздрогнуть, услышав бессердечные слова графа.