Пепел большой войны. Дневник члена гитлерюгенда. 1943-1945 - Клаус Гранцов

Сегодня последняя треть наших ребят из вспомогательного персонала ВМФ убывает в краткосрочный отпуск, в том числе Мук и Арно. Цицевиц еще не вернулся из рождественского отпуска. Он, разумеется, легко может раздобыть больничный лист за подписью военного врача через кого-нибудь из членов своей широко разветвленной семьи, а потом рассказывать нам, как он простудился во время отпуска.

Завтра у нас еще воскресенье, а потом снова начинается служба. Вчера впервые за эту зиму пошел снег, до этого же у нас стояла настоящая весенняя погода.

4 января 1944 г.

И снова к слову о погоде: в последние дни снова наступила оттепель, лишь сегодня несколько похолодало. Вчера мы снова ездили в Свинемюнде на медицинское обследование. Я вешу уже 62 килограмма. Неужели я с 21 декабря смог набрать около 4 килограммов? Ну да, я ведь побывал дома и привез оттуда большой пакет всяких вкусностей.

Сегодня у нас снова начались школьные занятия, которые перемежаются боевыми тревогами. В последнее время англичане больше не появляются по вечерам, зато нас уже пару раз подняли по тревоге около трех часов утра.

Во время службы мы теперь учимся ближнему бою с танками. А вечерами играем в карты двое на двое. Так и проходит день.

Старший фельдфебель Радау уходит служить на эсминец, его обязанности принимает добродушный Ленц. Великолепно! Ребята 1926 года рождения покидают нас 15 февраля. На прощание мы им споем: «Не падайте духом, малыши!»

6 января 1944 г.

Сегодня я буду описывать происшедшее более подробно. Вчера мы снова вели огонь, а именно по самолету-разведчику. Мы уже давно спрашиваем себя, почему эти разведчики появляются над нами едва ли не каждый день. И наши догадки наконец подтвердились!

Сегодняшнюю тревогу сыграли в три часа утра. Конечно, мы думали, что все будет как всегда: ведь Приттер вне досягаемости! Однако курс самолетов теперь проходил севернее Рюгена. К тому же машины летели с севера.

В воздухе начиналась заваруха. Каминке уже вел огонь. На звукоулавливающей аппаратуре не знали, какую цель следует обстреливать первой, поскольку англичане сбросили алюминиевые ленты.[87]В темном небе вспыхнули и стали медленно опускаться на парашютах осветительные бомбы. Наконец мы четко определили цель и тут же открыли по ней беглый огонь! Мои барабанные перепонки еле выдерживали такую канонаду! К тому же неконтактные взрыватели, которые я обслуживал, приходилось то и дело переустанавливать для взрыва на различной высоте в зависимости от обстреливаемой цели. Все это надо было делать чрезвычайно быстро.

Когда самолеты ушли из нашего сектора обстрела и удалились, мы увидели в направлении Штеттина яркое зарево. Осветительные бомбы, шипя, снова повисли в воздухе. Со всех сторон трещали выстрелы. Большие баки и небольшие емкости с фосфором летели вниз, словно множество новогодних елок. Все это можно было видеть с расстояния в 150 километров.

Мы все чувствовали: наступил тот самый час, ради которого мы так долго готовились, тот великий час, которого мы ожидали с затаенной боязнью в душе, любопытством и напряжением. Теперь мы должны были быть до предела взволнованными, наши сердца должны были трепетать. Но ничего этого не было. Все воспринимали происходящее спокойно, словно все так и дрлжно было быть.

Одна только наша батарея сделала 76 выстрелов по вражеским самолетам во время их первого пролета над нами.

Примерно через полчаса самолеты стали возвращаться. Мы снова открыли огонь по ним и вели его на этот раз дольше, снова и снова, поскольку на этот раз они возвращались не сомкнутым строем, но поодиночке. Они должны были понести изрядные потери. Как много самолетов было сбито в районе Свинемюнде, мы пока еще не знали. Не так просто и установить, какая из батарей сбила тот или иной самолет.

Тревога продолжалась до половины шестого утра. После отбоя мы получили в качестве награды по порции шнапса. В этот день нам позволили поспать подольше, подъем сыграли только в девять часов.

Сегодня в наше подразделение должен был бы прибыть пятый класс, и как раз через Штеттин. Надеемся, с ними ничего не случилось. А кто знает, где сейчас наш Мук? Он должен был бы сегодня вернуться из отпуска. Но его все нет и нет.

Для прощания с фельдфебелем Радау у нас снова состоялся дружеский ужин. Он прошел весело, фельдфебель провел его с юмором, поскольку он знал, что мы, вспомогательный персонал, присвоили ему поговорку: «Зовется он Радау, и по праву».[88]Во время этого ужина наш командир снова говорил о надежности нас, помощников моряков, особо выделив и похвалив Штёка, фон Пентца и фон Бранденштайна. Просто смех!

Штёк подал в орудие 53 снаряда, я это признаю, хотя другие говорят, что для него, для его телосложения, это такая малость. Фон Бранденштайн работал, несмотря на высокую температуру и болезнь. Тоже отлично! Но фон Пентц не делал почти ничего. Он лишь тупо стоял рядом с Тегге и пугался каждого выстрела. Ну да, ведь кое-кто умеет ловко подмазаться к начальству!

Тегге, например, все время тревоги не отходил от орудия, это определенно значит куда больше. Да и все мы все время были задействованы. А тот, кто ничего не делал, получил больше всех похвал. Вот умора! Но к такой несправедливости, пожалуй, следует привыкать и относиться более спокойно. К тому же я надеюсь, что в случае чего-то серьезного все покажут себя наилучшим образом. Как же можно так обманываться!

Все мы напряженно ожидаем выхода ежедневной сводки командования вермахта; в которой нас непременно должны упомянуть, или же об этом налете никто не должен знать? Однако я немедля напишу письмо домой и расскажу о нем.

15 января 1944 г.

Вчера около полудня мы снова вели огонь, на этот раз по самолету-разведчику. Теперь они появляются очень часто. Однако ночью никаких тревог не было. Но введен общий запрет всяких отпусков. Вместо этого мы можем хоть каждый день ходить в Свинемюнде, если желаем. Необходимо лишь, чтобы при орудии всегда оставалось десять человек. Людей у нас теперь хватает. Но вскоре все изменится, поскольку с 20 января уходят ребята 1926 года рождения — они еще должны пройти курс в учебном лагере вермахта. Те же, кто уже прошел обучение в этом лагере, должны оставаться у нас до 5 февраля.

Вчера мои роскошные морские клеши, натянутые на деревянные распорки, лопнули по шву.[89]Теперь Энз, который уходит от нас в учебный лагерь, отдает мне свои, которые, слава богу, на меня натянулись.

Мук и Цицевиц снова через Штеттин благополучно добрались до батареи.