Доктор Данилов в сельской больнице - Андрей Шляхов

— Моя бабушка хорошо помнила то время, когда в Монаково не было больницы… — начала она.

— Наша статистик Силина, — не дожидаясь вопроса Данилова, сказал Евлампиев. — Бесценный кадр, непонятно почему прозябающий в нашей глуши.

— Что в ней бесценного? — удивился Данилов.

— Сводит вместе любые концы, чтобы получились пристойные показатели.

— Это должен уметь любой статистик. — Данилов улыбнулся, вспомнив сразу несколько примеров из жизни, но приводить их не стал. — Можно сказать, необходимое условие для такой работы. На честной цифре далеко не уедешь.

— Все знают, как все считается, и все делают вид, что верят, — поддержал узист.

— Конфуций говорил, что если не находишься на службе, то нечего думать о государственных делах.

Незадолго до отъезда Данилова Елена прочитала «Суждения и беседы», прониклась и часто к месту вспоминала высказывания древнего китайского мудреца. От нее набрался и Данилов, который перечитывал Конфуция еще в студенческие годы, но со временем все позабыл: растворилась древняя мудрость в будничной суете.

— Это верно, — согласился Евлампиев. — Нечего голову забивать. Вам, кстати, как тут? Нравится или не очень?

— Нормально, — стандартно ответил Данилов.

— Я сам ведь тоже не местный, из Ярославля, но приработался и никуда уезжать не хочу. Что мне в Москве ловить, если там ультразвук даже в переходах делают? Там нашего брата как собак нерезаных, а здесь я один такой. Ну, если честно, то не совсем один: еще акушеры с гинекологами один аппарат на двоих имеют, эндокринолог на моем щитовидку смотрит. Но главный по ультразвуку в районе я, а это ценится. И за интенсивность мне Юрий Игоревич хорошо платит. В нашем деле, если иметь опыт, можно существенно экономить время на исследованиях. Печень с желчным пузырем, поджелудочная и селезенка — это 50 минут, а я спокойно укладываюсь в пять. Почки, надпочечники, мочевой пузырь и простата — это 40 минут, а что там сорок минут делать? Да и народ у меня идет как на конвейере: один одевается, другой раздевается, я для этого у Ваньки-встаньки лишнюю ширму выбил, чтобы никто не стеснялся… Правда, в последнее время идут разговоры, что нормативы собираются сократить, но я надеюсь, что пока они там раскачаются, я на пенсию выйти успею.

Выглядел Евлампиев лет на пятьдесят, и если бы не проседь на висках, то ему можно было дать не больше сорока.

— Зря надеетесь, — ответил Данилов, — все вредное случается быстро, хорошего приходится ждать годами.

— Это да. — Евлампиев внимательно посмотрел на Данилова. — А не отправиться ли нам ко мне в кабинет? У меня есть армянский коньяк, дар признательной пациентки, к нему и шоколадка найдется…

— Спасибо за приглашение, но я вроде как на дежурстве, да и к спиртному как-то равнодушен, — отказался Данилов.

— Поджелудочная или кодировались? — по-свойски, какие тайны между коллегами, спросил Евлампиев.

— Ни то, ни другое. Просто в определенный момент перестало доставлять удовольствие, а без него какой смысл зря продукт переводить?

— Настаивать не буду — самому больше достанется. — Чувствовалось, что Евлампиев немного обиделся. — Тогда выпустите меня…

Из зала они вышли вместе, Данилову тоже хватило развлечений. На лестнице Евлампиев спросил:

— Ну как, не надумали? Работой не прикрывайтесь — во-первых, там всего-то поллитровочка, во-вторых, реаниматологи у нас на вечном дежурстве, что ж теперь, и не выпить никогда?

— Спасибо огромное за приглашение, — Данилов улыбнулся как можно приветливее и развел руками, — но я действительно не пью. Без обид, прошу вас.

«Зря я, наверное, отказываюсь, — мелькнуло в голове. — Поскольку я до утра вроде как в резерве, грамм сто под шоколадку вполне можно было себе позволить».

Атмосфера Монакова явно располагала к употреблению спиртных напитков. В Москве Данилов игнорировал их, не напрягаясь, не борясь с собой, не испытывая соблазна, просто не хотелось, и все. А здесь то пиво рисовалось в воображении, то, как сейчас, вспомнились аромат и вкус коньяка.

Перед тем как заснуть на диванчике в кабинете заведующего, Данилов подумал насчет своего отношения к алкоголю. Прикинул так, прикинул эдак и решил, что если хочется и в меру, то почему бы и нет? Одно дело кружку-две пива выпить или рюмочку коньяка, а совсем другое — вгонять себя в состояние, близкое к запою. Главное — не перебрать, ведь еще кто-то из древних греков говорил, что если перейти меру, то самое приятное становится самым неприятным.

Битва титанов — увлекательнейшее зрелище. Содрогается земля, раскалывается молниями небо, вода выходит из берегов, сметая все на своем пути… Есть на что посмотреть, только, разумеется, издалека, чтобы не попасть под горячую руку…

Помимо руководства в монаковской медицине были и другие авторитеты, признанные и не очень. За неимением (или ввиду малого количества) конкурентов любой местный врач мог считать себя признанным специалистом, но авторитет больше подпитывается не тем, что думает про себя человек, а тем, что думают о нем другие. В некоторых районах (поверьте, такое случается) нет ни одного Замечательного Диагноста, а в Монакове их было сразу два. Вот как повезло монаковцам!

Одним замечательным диагностом считался заведующий диагностическим отделением ЦРБ (на такой должности, как говорится, сам Бог велел быть корифеем диагностики) Хрюкин, по прозвищу Доктор Хрюн или просто Хрюн. Он не только заведовал отделением, но и тянул на своих мощных плечах (под стать фамилии он был упитанным, почти квадратным) функциональную диагностику и эндоскопию. Про таких говорят универсал-многостаночник.

Другим замечательным диагностом был участковый терапевт Гулямов, лет пятнадцать назад переселившийся в Монаково из Ташкента и сразу же завоевавший популярность как своими знаниями, так и восточными обходительными манерами. Монаковцы прозвали доктора Гулямова Гугой и быстро забыли, что он не коренной, а приезжий (не только в Москве люди делятся на коренных и понаехавших).

У больного, поступившего в реанимацию по распоряжению главного врача, прямых показаний к нахождению под усиленным врачебным надзором не было, но ввиду начала сырых осенних холодов терапия была забита под завязку пневмониями (стремясь успеть все, граждане интенсивно простужались на огородах, продолжая копаться в земле), и отдельной палаты там невозможно было выкроить, инфекционное же отделение почти год было закрыто на ремонт. В случае подтверждения инфекционного диагноза больного можно было бы отправить в Тверь, в область. Но с диагнозом и вышла закавыка. В итоге отдельный бокс при отделении анестезиологии и реанимации занял тридцатипятилетний мужчина с желтухой, лихорадкой и неустановленным диагнозом.

Заведующий отделением так обрадовался подарку, что через слово поминал родителей главного врача, пациента, заведующего отделением терапии и неизвестного прораба, затянувшего с ремонтом инфекционного отделения.