Магия большого города. Журналистка - Нинель Мягкова

— Вы уже знаете? — со смесью досады оттого, что не мне довелось сообщить эту потрясающую новость, и гордости выдохнула я.

Мисс Брук кивнула и положила пухлую мягкую руку поверх моей.

— Ты не расстраивайся. Мало у кого сразу принимают, без правок. Ничего, пообтешешься, запомнишь острые углы, которые нужно обходить, дальше пойдет как по маслу, — сочувственно произнесла она.

— Вы о чем? — пробормотала я, чувствуя, как солидный плиточный пол уходит из-под ног. Хорошо, что я сидела.

— А, ты, наверное, еще не в курсе. Извини, — вздохнула мисс Брук. — Я-то сама случайно услышала, как Ричард с редактором ругались из-за тебя… то есть твоей статьи.

— То есть ее не взяли? — как ни сдерживалась, на глаза все равно навернулись слезы. Я уже успела настроиться на то, что стану настоящей журналисткой, пусть об этом никто и не узнает, а тут такое разочарование.

— Всего лишь отклонили, — махнула рукой мисс Брук. — В издательском деле это сплошь и рядом, привыкнешь. Чуть перепишешь, мистер Хэмнетт тебе подскажет, где что поменять, и возьмут как миленькие. И не смей сдаваться!

Последнее она прямо-таки рявкнула, заставив людей за соседними столиками нервно подпрыгнуть и укоризненно на нас обернуться. Я покраснела, кажется, за нас обеих и помахала невольным свидетелям нашей беседы. Впрочем, мисс Брук своего добилась — от стеснения и замешательства я позабыла, что собиралась расстроиться, и включила логику. Архивариус была совершенно права. Не приняли у меня первую статью — что ж. Главное, что не послали с порога. При поддержке мистера Хэмнетта и с его советами я точно сумею написать то, что возьмут, пусть не сразу, пусть с десятого раза, но смогу.

Так что к кабинету я пришла уже на боевом взводе — раскрасневшаяся и злая, готовая крушить препятствия. Журналист, выглянувший на цокот моих каблуков, оценил мой решительный вид и сделал совершенно закономерный вывод:

— Ты уже знаешь, да?

Выглядел он настолько виноватым и даже каким-то пришибленным, что мне тут же захотелось его успокоить.

— Все в порядке. Буду дорабатывать! — с избыточным, слегка фальшивым энтузиазмом заявила я. Мистер Хэмнетт тяжело вздохнул.

— Придется переписывать почти все, — сообщил он, кивая на мой стол, где лежал безжалостно исчерканный небрежным почерком лист. Принадлежало перо не моему начальнику, из чего я сделала вывод, что правки вносил лично редактор. — К сожалению, то, что нравится мне, не всегда проходит одобрение вышестоящих.

— Ничего, я понимаю, — слабо пробормотала я, вглядываясь в пометки. — Получается, им не понравилось то, что я писала про приюты в целом, а не про один конкретный?

— Понимаешь, в чем дело… — поморщился журналист. — Если бы ты написала о злоупотреблениях заведующего или о тяжёлой судьбе одного из воспитанников, оно прокатило бы на ура. Но ты взялась критиковать систему. Увы, такое не пропустят. Наверху тоже не идиоты, начальство не хочет закрытия газеты.

— А почему вы мне сразу не сказали? — обиженно протянула я, откладывая листы в сторону. Пересмотрю потом, свежим взглядом, когда успокоюсь немного. Переписывать придется полностью, в этом мистер Хэмнетт не ошибся.

Журналист прищурился, оценивая мой понурый вид, и неожиданно чувствительно и обидно щелкнул по носу.

— А чтобы проверить, насколько ты боевая! — хмыкнул он. — И готова ли преодолевать трудности на пути к цели. Написано-то было неплохо, я бы принял… если бы, опять же, не боялся вышестоящих органов.

— Да что такого-то? — в сердцах воскликнула я, хлопая по столу. — Я всего лишь написала правду о том, что обращаться так с детьми нельзя. Вы же тоже пишете разные рискованные материалы! Конечно, наш уровень не сравним…

— Дело не в этом. — мистер Хэмнетт сочувственно похлопал меня по плечу и поманил за собой в кабинет. Я покорно пошла, заинтригованная донельзя. Что он такое собирался мне рассказать, что нельзя озвучить в общем коридоре?

Устроившись за столом и предложив мне одно из кресел для посетителей, журналист негромко продолжил:

— Есть некоторые темы, касаться которых в прессе, да и в обычном разговоре, нежелательно. Одна из них — подрастающее поколение магов. Собственно, все, как бы то ни было касающееся магов и магии, поданное в позитивном или нейтральном ключе, под запретом. Вот если критика прежних времён, или там убийца-маньяк одаренный — это да, сенсация.

Я передернулась. Не зная того, мистер Хэмнетт потыкал в самое больное место. Пусть сомнения, что снимки присылал злокозненный душегуб, и появились, но тема оставалась острой и актуальной. Вот уж и правда, сенсация…

— Я тебе это рассказываю, потому что ты приехала, уж извини, с периферии и не понимаешь многих тонкостей столичной жизни, — пояснил журналист, видя мою гримасу и неверно ее истолковывая. — Из тебя может получиться неплохой репортёр, но если ты продолжишь упорствовать и будешь поднимать неудобные темы, то даже мое заступничество тебя не продвинет. Твои статьи просто не будут печатать, вот и все.

— Понимаю, — я еще и кивнула для пущей убедительности. — Учту на будущее.

— Ну, будем считать, что минутка критики окончена, — встряхнувшись, радостно заявил мистер Хэмнетт. Похоже, ему и самому было неловко меня отчитывать, как малолетку, но он был совершенно прав. Я увлеклась, пытаясь написать нечто новое, скандальное, и почти переступила черту.

Матушка, конечно, объясняла мне базовые правила приличия, но достойные темы для беседы, похоже, со времён ее светской жизни претерпели небольшие изменения. Несмотря на то, что по законам гражданам полагалось все больше свобод — вроде того же правила о наличии свидетелей перед проверкой на магию — на деле, в быту, обсуждать одарённых и связанные с ними проблемы уже стало неприлично. Еще немного — и само упоминание о магии и прежних эпохах уберут из образовательной системы. Магов рождается все меньше, это особенно видно по детским домам. Возможно, через несколько лет и эту душную методику воспитания сирот изменят — когда процент вероятных одарённых среди них снизится до незначительных цифр. Но пока что трогать ее и поднимать неудобные вопросы — означает идти против государства, а на такое сумасбродство я готова не была.

Мне еще повезло, что статью не опубликовали — получается, за сей небольшой бунт мною и заинтересоваться могли. Уж этого мне совершенно не нужно.

— Займёмся более интересными вещами! — с довольной усмешкой предложил мистер Хэмнетт. Он пошарил в верхнем ящике стола и бросил передо мной пухлый конверт. — Ты же хотела глянуть на другие снимки. Прошу!

Не сказать, чтобы это были намного более приятные вещи, отметила я мысленно, кончиками пальцев притягивая серую дешевую бумагу ближе. Конверт был из тех, в которых присылали все эти анонимки — без обратного адреса, самый простой, что можно найти на почте. «Издательство Нью-Хоншир Таймс, м. Р. Хэмнетт», — значилось на нем крупными печатными буквами, немного корявыми, будто писал их ребёнок или малограмотный.