Спаситель Петрограда - Алексей Лукьянов

Ротмистр продолжал изображать Джоконду.

— Прекрати лыбиться, отвечай! — прикрикнул Исаев, но уже не так сурово.

— Все дело в том, что девичья фамилия мамы Распутина — Новикова. Вам это ничего не говорит?

— Хочешь сказать, что декабрист Новиков — его предок? И что с того?

— А то, Максим Максимыч, что дедушка Распутина по материнской линии, если помните, довольно долго был лидером думской республиканской фракции. И был яростным противником монархии, называя царскую семью не иначе как дармоедами. Вы поняли мою мысль?

— Доказательства?

— Нет, — признал Комарик. — Поэтому и пришел.

— В чем дело?

— Распутина надо взять под колпак.

— Ты с ума сошел, ротмистр! Депутата — под колпак. Кто мне такое разрешение даст?

— Никто. Сами возьмите. Если это не он — ничто не мешает нам снять наблюдение. Если он — победителей не судят.

— Это будет прецедент, нам головы снимут.

— Вам голова важней или судьба отечества?

— Отечество важней, — сказал полковник. — Но без головы я не смогу ему послужить.

Ротмистр не мог не согласиться.

— И все же… — обратился он к Исаеву.

— Говори.

— Еще один момент: необходимо снизить уровень контроля во время аудиенции. Думаю, убийца будет там, и мы должны взять его с поличным.

— Ты меня угробишь когда-нибудь, — застонал полковник. — А если он убьет Возницкого, что делать будем?

— Постараемся, чтобы не убил. В конце концов он будет последней жертвой. Я думаю, что Распутин и есть заказчик. Я уверен.

— Уверен он… — проворчал полковник. — У Юры у одного геном Романовых, боюсь — последний.

— Найдем, — уверенно сказал Комарик. — Если всплыл один — найдется еще. Кровь притянет.

Двадцать четвертое января

Гай-Болид, кое-как разобравшись с матерью Юрана и побеседовав (был ли толк — вот вопрос) с Шепчуком, теперь занимался разработкой генеалогического древа Васильчиковых-Возницких. Бабка инженера умерла, умер и ее брат Йозеф, в Тобольске, откуда они были родом. Все метрики погибли во время пожара. Жандармские управления империи искали отца Марян-Густава, но нигде таковой не встречался.

Дело было заведомо безнадежным. Болид слетал в Тобольск, ничего, разумеется, не нашел, объявление по местному телевидению результатов не дало. Несолоно хлебавши он вернулся в столицу утром двадцать четвертого, доложил об оперативных мерах, принятых к розыску таинственных родичей, и получил приказ продолжать работу. Кого работать, где, зачем? Метрик ведь все равно нет. Надо было опрашивать родственников. Все родственники в Питере Васильчиковы, только у них и узнаешь.

И направился Рома прямиком к инженеру в гости.

Дверь открыла хозяйка.

— Здравствуйте! — Рома изобразил из себя робкого очкарика. — Это я вам звонил, от имени Георгия Ювенальевича Шепчука.

Дарья Михайловна, молодая красивая женщина, пригласила его войти.

— Итак, вы частный сыщик? — спросила она.

— Не совсем, — слегка гундося, поправил ее Болид. — Я журналист, тоже разыскиваю Юру Возницкого…

— Странно, что Георгий направил вас к нам, — растерялась Дарья Михайловна. — Мы ведь даже не знакомы с этим Юрой, хотя он и приходится моему мужу троюродным братом.

— Именно это меня и интересует, — обрадовался Рома. — Я сейчас пишу цикл репортажей «Русский характер». Вы так горячо откликнулись на призыв о помощи практически чужой женщины…

Госпожа Васильчикова смутилась:

— Она нам не чужая… просто мы не были знакомы, да и степень родства, знаете ли, не самая близкая.

— Вот и расскажите об этом подробно.

— А что рассказывать… Позвонила она как-то вечером, представилась, попросила помочь. А мой муж, он, знаете ли, очень трепетно относится к родственникам. Он ведь знал родных только по мужской линии, а его очень интересует и женская… особенно бабушка. Она ведь у него полячка была, а прадед — потомок ссыльных поляков.

— Вот как? Это, Дарья Михайловна, даже лучше, чем я ожидал. — Гай-Болид вынул из кармана диктофон и поставил на стол. — Россияне сильны своими кровными узами, все наши народы — братья по крови.

Дарья Михайловна совсем застеснялась, но продолжила:

— Только дальше прадеда мы не знаем. Ядвига Войцеховна Филарету совсем немного рассказать успела — старая была. Знали еще, что у нее брат был и племянник, семья вообще большая была, все жили в Тобольске, потом Ядвига Войцеховна замуж вышла и переехала с мужем в Петербург, а родные там остались.

— И все, потерялись? — расстроился Рома.

— Нет, писали друг другу, потом, насколько я знаю, что-то произошло — и писать перестали.

— А что произошло?

— Кажется… — Хозяйка задумалась. — Кажется, отец Ядвиги Войцеховны развелся и женился на другой, она его простить не могла и перестала писать, а ее брат все пытался их примирить. Ой, надо же, как я много помню!

— А как же вас эта женщина-то нашла… Дума Павловна?

— Идея Петровна! — рассмеялась госпожа Васильчикова. — Ну она тоже очень за родственников цепляется. Пока со своим мужем жила, она все адреса, все телефоны родственников выспросила, и открытки писала от имени Возницких, и так поздравляла. А потом с мужем тоже рассталась.

— Тоже?

— Не знаю… — пожала плечами Дарья Михайловна. — Может, это у них наследственное?

Рома уже готов был выть от восторга и от собственной глупости: ну как можно было отпускать Идею Петровну, не расспросив обо всех родственниках?

— И что же, вот встретились два совершенно незнакомых человека, состоящие в дальнем родстве. Как это было?

— Да никак! — Хозяйка совсем уже раскрепостилась и болтала, подперши румяную щеку рукой. — Сидели, чай пили, сонные все — они же с Георгием ни свет ни заря приехали. Потом Ванечка вышел, наш сын…

Тут она нахмурилась.

— Знаете, — сказала она, — наверное, это действительно зов крови. Она нам потом детские фотографии своего сына показывала, этого самого Юры. Так они с Ваней — одно лицо.

— Вот даже как… — протянул Болид.

Лидер партии «Монархический союз» Тульский болел той редкой формой эпилепсии, симптомом которой являлись не корчи и судороги в припадке падучей, а то, что в психиатрии называется ригидностью, сиречь «вязкостью» мышления. В таком состоянии человек не способен поменять однажды принятого решения, даже если того потребуют обстоятельства. Сопровождалось это состояние, как правило, сильнейшей головной болью, круги плыли перед глазами, но, по счастью, никто об этой болезни не знал, тем паче приступы у Владимира Владимировича случались крайне нечасто и даже становились с возрастом все реже.