Семейные хроники Лесного царя - Антонина Бересклет (Клименкова)

— Милка? — заулыбался хмельной царь, потянул дочурку на себя, и та с визгом плюхнулась с подлокотника ему на коленки, тяжеленькая.

Милена вскакивать не стала, напротив, поерзала на коленях у отца, устроилась удобнее. Затем отобрала кубок, сама присосалась, отбиваясь от родительской руки, не позволяя вернуть назад:

— Фу, горькая какая гадость! Но вкусненькая, — пробормотала она и выдула до капли. Грохнула пустым кубком о столешницу, икнула и расплылась в улыбке.

— Милка! — умилившись великовозрастной озорнице, притиснул ее к своей груди отец, обхватил обеими руками, с трудом удерживая на коленях. Чмокнул в щечку, гладкую, что спелое яблочко. — Ты ж моё солнышко!

— Папка, а я тоже корону хочу, — взмахнув ресницами, что птица крыльями, заявила Милена. И для убедительности губки надула. — Тебе дубовую с желудями. А мне давай закажем у гномов венец из кленовых листьев, серебряный, с бриллиантами. Знаешь, чтобы всё такое ажурное и чтобы искрилось, аки чистый снег!

— Красиво получится, — кивнул, оценив задумку, Яр.

— У дитятки вкус неплох — в бриллиантах! Ишь ты, — одобрительно переглянулись лешии и водяные.

— А то ж, вся в папку! — весело оскалился Яр. Но улыбка быстро сползла с его лица, царь шепнул дочке на ухо: — Выходит, уже знаешь новость? Кто проболтался?

Та кивнула, зашептала в ответ, обняв за шею:

— Я ж не дура, вижу, случилось что-то. Поэтому сразу поймала Лильку и припёрла к стенке, пообещала защекотать до смерти, если всё сейчас же не расскажет. Ну, ты меня знаешь, я никогда от своего слова не отступлюсь — если пообещала, то всё.

Отец кивнул со всей серьезностью — и упрямством своим дубовым дочурка тоже вся в него уродилась. А искусству пытки щекоткой ее обучали сами же русалки, да так хорошо обучили, что ученица превзошла наставниц.

— Ты не волнуйся, пап, я больше никому ни слова, — заверила Милена. — Мирошке тем более ни-ни. А для надежности, чтобы случайно не обмолвилась, ты меня вообще отошли из дома подальше!

— Это куда еще? — нахмурился Яр, мигом трезвея, усилием воли прогоняя из крови хмель.

Дочь замялась. Призналась, что сама не знает, куда это ее тянет. Только направление известно. А ни цели, ни места назначения не ведает.

— Одна никуда не поедешь! — отрезал папаша.

— Папа, я обещала помочь! — возразила Милена.

— Кому ты обещала, если не знаешь ничего? — возразил Яр.

— Себе самой дала зарок! — налегла на отца бюстом упрямая девица. Яр чуял, она с него в прямом смысле не слезет, если он станет запрещать. А ноги от дочуркиного недетского веса уже начали помаленьку неметь.

— Ну, раз самой себе, то да, слово надо держать, — вздохнул владыка.

В итоге, проспорив с полчаса, (чем весьма развлекли подвыпивших водяных и леших, которых Милена всегда воспринимала, как родных дедушек и дядюшек), порешили, что лесная царевна отправится в путешествие в сопровождении отряда поночуг. Благо днем их почти не видно, в тенях прячутся, а по ночам они не заметны, потому что черные в черном небе летают бесшумно, следовательно Милене от их присутствия никакого неудобства быть не может, а папе будет спокойнее. Так же вызвался сопровождать барышню Веснян Березопольский, через чьи земли Милена наметила свое путешествие.

— Все-то меня вздумали бросить, — простонал Яр, когда наконец-то отпустил дочку собираться в путь. Вернее, когда дочка его освободила, спрыгнув с отсиженных отцовских коленок. — Тишка ускакал. Ягодка улетела. Солнышко моё, и та куда-то за горизонт стремится…

Он кивнул шуликунам, чтобы наполнили ему кубок рябиновкой, а то все русалки оказались заняты: не до правителя придворным дамам, они с воеводами и водяными флиртуют. Мелкие прислужники бросились исполнять приказ, с попискиванием всей гурьбой облепили кувшин, да сами же между собой успели передраться — так что в итоге царь оказался облит липким вином с ног до головы, что лишь подчеркнуло его горькое настроение. Вина в кубок попало на два глотка. Выпив и поморщившись от терпкой горечи, Яр простился со своей свитой унылым взмахом руки и покинул трапезный зал, покачиваясь от легкого сквозняка и тяжких дум. Был всего лишь полдень.

Оглушительно громко стрекотали кузнечики. От скошенной травы поднимался пряный дух. Жарко припекало солнце, особенно сильно нагревая плечи и макушку. Под рубахой вдоль хребта медленно и щекотно стекали капельки пота, намереваясь уползти под пояс штанов.

Зашуршала листва, брызнула с ветки в небо потревоженная пташка.

— Пап, не надо, — фыркнул Драгомир, покосившись на вышедшего из кустов калины чересчур взрослого родителя. Но явно смутился и отвел глаза. Добавил, предательски порозовев щеками: — К тебе обычному я больше привык.

Яр послушно вернул себе юный облик, отчего сходство между отцом и сыном стало просто поразительным.

Покинув дворец, хозяин Леса прямиком направился к последней своей отраде на всём белом свете — к младшему сыну. Драгомир был для отца действительно драгоценнее целого мира. Нет, Евтихия и Милену он тоже сильно любил и всячески баловал, но ведь младшенький — это ж младшенький! И не суть, что двойняшек разделяет всего лишь час времени в порядке рождения. Зато Миленка выросла вон какой богатыршей, немногим уступила в росте старшему брату. А Мирош — он один в один как Яр: невысокий, худосочный, нервный. Волосы, правда, не зеленые (и не золотые, как у Тишки), а в Лукерью мастью, но зато шелковые, мягко волнистые — опять-таки отцово наследие. Если Миленка обычно повязывала через лоб атласную ленту, расшитую бисером и жемчугом, то ее близняшка подхватывал