Второе открытие Америки - Александр фон Гумбольдт

С 1842 года он жил в Берлине, в доме своего друга, банкира Мендельсона. При нем постоянно находился камердинер Зейферт, сопровождавший его в азиатском путешествии.

Гумбольдт был среднего роста, с маленькими, изящными руками и ногами. Огромный лоб, обрамленный седыми волосами, юношески живые, быстрые голубые глаза, улыбка, то благодушная, то саркастическая, придавали его лицу выражение мудрости и в то же время тонкости и добродушного лукавства. Он ходил быстрыми, но в последнее время не совсем ровными шагами; во время разговора часто вскакивал и расхаживал по комнате.

Талантливый человек приводил его в восторг; он умел заставить всякого разговориться и чувствовать себя как дома. Беседа его, увлекательная, живая, пересыпанная шутками, остротами, иногда сарказмами, походила на фейерверк и обвораживала всех. Он владел несколькими языками, свободно говорил по-английски, по-испански, по-французски и т. д.

Необыкновенная деятельность и умственное напряжение, казалось, должны бы были ослабить его физические и духовные силы. Но природа сделала для него исключение. В последние годы жизни, приближаясь к девяностолетнему возрасту, он вел такой же деятельный образ жизни, как когда-то в Париже.

Он вставал обыкновенно в половине девятого, завтракал и читал письма, которых получал до двух тысяч в год и на которые по большей части отвечал немедленно, затем одевался и либо принимал посетителей, либо сам посещал друзей. В три часа отправлялся обедать к королю или кому-либо из друзей, большей частью к Мендельсону.

К семи возвращался домой, до девяти работал; затем снова уходил к королю или посещал салоны. Вернувшись около полуночи, садился за работу и писал до трех-четырех часов ночи. Главным его занятием в последние годы была обработка «Космоса».

Мало-помалу, однако, годы брали свое. 24 февраля 1857 года Гумбольдт был на придворном балу и вернулся домой, чувствуя себя не совсем здоровым. Ночью он захотел напиться, встал, но, не успев дойти до графина, упал. Зейферт, разбуженный шумом, нашел его на полу в бесчувственном состоянии. С ним случился удар.

Сознание и способность речи, однако, скоро вернулись. Шенлейн, лечивший его, сомневался в выздоровлении, однако Гумбольдт поправился. 13 марта его посетил король, и когда Шенлейн заметил, что Гумбольдт долгое время не будет свободно владеть левой стороной тела, последний отвечал с обычной живостью: «Это, однако, не заставит меня перейти на правую, к Герлаху».

Вскоре Гумбольдт вернулся к обычным занятиям. Однако силы начинали оставлять его. В особенности утомляли письма, сыпавшиеся со всех сторон. Чего тут только не было! Иные начинались: «О благородный старик-юноша (Jugend-greis)», другие просто: «Каролина и я счастливы: судьба наша в ваших руках».

Тот просил денег, другой рекомендации, третий автографа, четвертый предлагал услуги в качестве секретаря, компаньона, чтеца, пятый присылал проект воздухоплавательной машины с просьбой об отзыве… Какие-то дамы решили обратить старого вольнодумца в христианство и бомбардировали его анонимными письмами. Какой-то проходимец, написавший повесть «Сын Александра Гумбольдта, или Индеец из Майпурес», имел нахальство просить одобрения…

С другой стороны, конечно, не было недостатка и в восторгах, хвалебных гимнах, поздравительных адресах. В июле 1858 года граждане Соединенных Штатов прислали ему альбом с картами рек, гор и т. д., носивших имя Гумбольдта. 14 сентября 1858 года, в день своего девяностолетия, он был завален поздравительными письмами.

Эта расплата за знаменитость начинала сильно утомлять его. К утомлению присоединялось возраставшее чувство одиночества. Последние друзья Гумбольдта сходили с житейской сцены. Болезнь и слабость короля заставили его 7 октября 1858 года передать правление брату, принцу Вильгельму, а вскоре Гумбольдт навсегда простился со своим царственным другом, так как врачи отправили его в Италию.

10 октября 1858 года умер Варнгаген фон Энзе, последний из старых друзей Гумбольдта. «Какой день потрясения, скорби, бедствия для меня, – писал Гумбольдт Людмиле фон Ассинг, племяннице Варнгагена. – Я был в Потсдаме, чтобы проститься с королем. Он был глубоко растроган и плакал. Возвращаюсь домой и нахожу ваше грустное письмо, дорогая подруга! Он умер раньше, чем я, девяностолетний старик!»

Разумеется, и теперь не было недостатка в друзьях и почитателях. Напротив, никогда поклонники так не ломились к нему, как теперь, никогда не воскурялось столько фимиама, не раздавалось столько славословия…

Но общие воспоминания, долголетняя дружба, вместе пережитые невзгоды и радости бытия не связывали его с новыми поклонниками. Почести и фимиам надоели, потребность сердечных привязанностей сказывалась все сильнее и сильнее по мере того, как годы брали свое, а ряды сверстников все редели и редели, – и вот, наконец, он стоял одинокий в ореоле своей славы, усталый и грустный, отворачиваясь от надоевших поклонников и затыкая уши, оглушенные немолчным хором похвал…

«Берегитесь прожить так долго, – писал он в одну из грустных минут. – Слава растет вместе с ослаблением сил, и роль дорогого старика-юноши, достойного старейшины всех живущих ученых, Vecchio della montagna[11], – несносная роль».

Почерк его становился все менее и менее разборчивым, содержание писем короче; 2 марта 1859 года он напечатал в берлинских газетах объявление, в котором просил публику не обращать его дом в адресную контору и подумать о том, что 90-летний возраст делает для него невозможным отвечать на 1600–2000 писем в год.

В конце апреля 1859 года он простудился и слег в постель. Смерть приближалась быстро, но не причиняя сильных страданий. Он не разрушался от внезапно нагрянувшей болезни; он угасал, как солнце, склонившееся к горизонту.

Сознание сохранилось до последнего дня, но силы исчезали, дыхание становилось короче и прерывистее, дремота все более и более овладевала им и 6 мая 1859 года в 3 часа пополудни перешла в сон, от которого никто не пробуждается.

10 мая огромная и торжественная процессия направлялась от дома Гумбольдта к собору. За слугами покойного следовала депутация от студентов Берлинского университета, за ними похоронная музыка, духовенство; далее несли знаки Черного Орла и других орденов, за которыми двигалась похоронная колесница, запряженная королевскими лошадьми; за нею кавалеры Черного Орла, министры, придворные, генералитет, камергеры, депутации палаты депутатов, штаба, присутственных мест, магистрата, Академии и пр., наконец, парадные экипажи короля, принца-регента, королевы и бесчисленная вереница других.

На паперти собора процессию встретил принц-регент и другие члены царствующего дома с обнаженными головами. Бесчисленная толпа наводнила собор и площадь перед ним. Простой дубовый гроб, украшенный венками из белых азалий, пальмовых и лавровых веток, был опущен на эстраду перед алтарем. Вечером его перевезли в Тегель и поставили в семейном склепе, рядом с останками Вильгельма Гумбольдта.