Богоматерь лесов - Дэвид Гутерсон

— Крупным шрифтом?

— С увеличительным стеклом. Вставлено в такую штуковину вроде шлема. Я заказала ее по Интернету два года назад. Что-то вроде приспособления, которым пользуются часовщики.

— Никогда такого не видел, — сказал священник. — Так, значит, в последнее время Фома Аквинский и Беркли, как вы сказали. Тогда вы должны знать ответ на старый вопрос: сколько ангелов может танцевать на острие одной иглы?

— Двенадцать, полагаю. Точно не знаю. Если бы святой Фома мог представить себе, что мы будем в шутку обсуждать столь важные вопросы здесь, в лесу, он непременно закончил бы свою «Сумму теологии», и мы бы знали ответ.

— Готовы ли мы догнать остальных?

— После этой вылазки мы обязательно простудимся, самый неподходящий сезон для прогулок, да и тащиться пришлось невесть куда… Идемте же!

Рука об руку они поднялись на гребень горы, миновали заросли гаультерии и орегонского винограда — их вел старый черный пес, который, судя по всему, следовал за остальными по запаху, — и оказались в сыром лесу. Священнику было приятно встретить человека, который читал Фому Аквинского и епископа Беркли, а не только «Вестник охотника и рыболова» и журнал «Космополитэн». Через десять минут они догнали своих спутников, которые, добравшись до места, томились, как театральная публика перед началом спектакля, и вдова шепнула:

— Тут сухо, так что усадите меня здесь, а сами идите к остальным.

— Хорошо, — сказал священник. — Благослови вас Господь.

Лес в основном состоял из елей, поросших мхом, стволы кленов и поваленные деревья тоже сплошь покрывал мох, как и положено растению-паразиту. Священник узнал гаматокаулис глянцевитый — в свое время он специально два дня подряд ходил в лес с определителем растений — и почти вспомнил название еще одного мха, который в народе называют бородой старика. Он расстроился, что у него такая плохая память на растения, ведь он так старательно заучивал эти названия, и несколько дней ему казалось, что он знает их назубок. Он вспомнил, как читал о том, что мох растет только на северной стороне дерева, однако теория живой природы находилась в вопиющем противоречии с действительностью, и зеленый мох душил угрюмые ели со всех сторон.

Не снимая капюшона, духовидица преклонила колена, опустившись на мох, и стиснула в руках четки. Большая часть паломников тоже встала на колени, и один из них торжественно и немного театрально прочел отрывок из Деяний святых Апостолов: «И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут». Какая-то женщина выкрикнула: «Вот раба Божия пред тобой, и да свершится воля Твоя по слову Твоему!» Другая пронзительно воскликнула: «Пресвятая милосердная Пречистая Матерь, радость наша и надежда, к тебе взываем мы, грешные дочери Евы!» Еще одна паломница зажгла свечу и взмолилась: «Зеркало справедливости, сосуд чести, достойнейшая из девственниц, увенчанная славой, очисти меня от всех грехов». В эту минуту послышался голос полуслепой вдовы: «Вело нас по свету в Смерть или в Рождение?»[15]— и священник увидел, что, цитируя Элиота, она молитвенно сложила руки.

Внезапно духовидица начала погружаться в транс. Молитвы и призывы оборвались. Собравшиеся постепенно притихли, и священник тоже преклонил колена, со смутным опасением сознавая, что за его поведением наблюдают все. Энн показалась ему еще более хрупкой, чем прежде; капюшон, точно монашеское одеяние, скрывал ее лицо. Она неестественно наклонилась вперед, устремив взгляд к макушкам деревьев и сложив руки в отчаянной мольбе, и отец Коллинз изо всех сил старался запечатлеть в памяти ее облик, поскольку эта сцена убедила его, что ему неизбежно придется участвовать в продолжении этого спектакля, делая вид, что видение действительно имело место, и ему не спрятаться от положенного в таких случаях дознания и всеобщей истерии. Это непременно отразится на нем самом и на его служении. Когда она пала ниц, кто-то воскликнул: «Пресвятая Дева, освяти сердца наши в этот день!» — однако никто не подхватил этот призыв, и в лесу воцарилась тишина. Духовидица лежала на земле, точно кучка брошенной на лесной подстилке детской одежды. Происходящее напоминало краткое затишье после завершения симфонии, когда, боясь опростоволоситься и шокировать остальных, никто не решается аплодировать, не будучи уверенным, что произведение кончилось. Все замерли, не смея шелохнуться, даже священник, которого, надо признать, тоже заворожила возвышенная атмосфера.

Однако эта минута миновала. Его скепсис вернулся. Священник был уверен, что истолковывать случившееся буквально — как явление Богородицы, сошедшей с небес, — было бы заблуждением и нелепостью. Он не верил, что Дева Мария, оставив свою блаженную обитель на небесах, спустилась на землю, чтобы побеседовать с бездомной девчонкой, которая собирает грибы. Он не верил в видения, даже в те семь, которые были признаны Ватиканом, и был убежден, что богооткровения ушли в прошлое вместе с эпохой Иисуса Христа. Священник считал, что его духовный трепет, его стремление поверить — это лишь легкий всплеск естественного желания, такого же древнего, как спонтанный страх перед звездами, громом, молнией, землетрясениями, чудовищными волнами, лунными и солнечными затмениями. Языческий позыв, желание увидеть лесной дух. Как антрополог, изучающий самого себя, священник размышлял о страждущих язычниках, которые морили себя голодом в надежде на откровение свыше, веря, что увидят вещие сны и узнают неведомые имена. Боль, секс, кокаин, проливной пот, близость смерти — без этих подсобных средств духи не торопятся открыть свой отвратительный лик. К этим средствам прибегают смертные твари, стремясь к вечной жизни. Сам священник избрал для себя иной путь — путь схоластического созерцания и размышлений. Разумеется, в нем отсутствовала драма, но именно это и делало его таким трудным. Тот, кто бредет на ощупь, подобно волхвам у Элиота, не может держать свечку во время пришествия духа, который беседует с нищей девчонкой в лесу. «Мы жалели о днях солнечного лета, о дворцах, садах, теплых ступенях, о ласковых девах, несущих шербет»[16], — продолжал звучать в его ушах голос вдовы, и ему были близки и понятны эти сожаления. Он не знал, зачем стал священником.

Когда духовидица поднялась и посмотрела на остальных, он снова обратил внимание, какая она маленькая и хрупкая. «И малое дитя будет водить их», — подумал он. Было видно, что у нее жар и ей следует лежать в постели. Она молитвенно сложила руки и сказала слабым, ровным голосом: «Пресвятая Дева просила меня передать вам свое послание. — Она так и не сняла капюшон, и на ее лицо падала тень. — Дети мои, сказала она, уверуйте в Мать Марию и ответьте на ее призыв к служению Господу нашему Иисусу, творя добрые дела и проявляя любовь к ближнему. Молитесь за грешников, чтобы они вернулись на путь истинный и избавились от алчности и своекорыстия, прежде чем Иисус в гневе своем уничтожит вас. Несите послание Матери Божией в своей душе до конца земной жизни, и вы сумеете положить конец бедности и страданиям. Постройте на этом месте церковь, которая станет путеводной звездой для неверующих и приведет их к Богу, вашему Отцу и Заступнику. Отдайте свое сердце Сыну Божьему, найдите прибежище в Его ранах, и Он всегда будет хранить вас. Все вы мои дети, и я собрала вас здесь как мать, которая хочет уберечь своих детей от зла и передать ваши просьбы самому Господу, во имя Иисуса, аминь.