Французское искусство жить не напрягаясь - Оливье Пуриоль

действовать и «переизобрести» себя, должен начинать не с постановки четких целей, а с неопределенного, туманного состояния, которое позволит действию обрести форму. Ведь молнии рождаются в тучах, а свет особенно ярок во тьме.

Этот метод помогает не только при борьбе со страхом публичных выступлений. Благодаря ему можно научиться переставать думать, когда нужно действовать. Лишние мысли могут навредить всему нашему существованию или даже поставить его под угрозу. Элен Гримо рассказывает, как встреча с великим скрипачом Гидоном Кремером на фестивале камерной музыки в Локкенхаусе полностью изменила ее жизнь и отношения с фортепиано. До этой встречи Элен гордилась своей интуицией и позволяла себе руководствоваться очевидным, а после нее стала анализировать собственную игру, препарировать произведения и методично исследовать все возможности для раскрытия собственного индивидуального звучания. Чем дольше она перебирала варианты, тем сильнее отрывалась от реальности: «Я задавала себе столько вопросов, что уже просто не могла ни оторваться от партитуры, ни просто поднять руки и положить их на клавиши, чтобы начать играть. Иногда ко мне ненадолго приходило понимание, что у меня может и должно получиться, но между этими вспышками ясности, между этими редкими прозрениями я бродила вслепую. Я неделями, а то и месяцами металась, пытаясь решить свои проблемы, но тщетно».

Элен стала страдать от самого настоящего инструментального паралича – и в итоге заболела.

Я утратила способность играть, разве что по нотам. Я читала, все время читала – и книги, и статьи. Зациклилась на своей бездеятельности и не выходила из квартиры. Я много размышляла, отчаивалась, вымышленные персонажи перемешались с обрывками знаний, и это меня угнетало. Я не хотела никого видеть. Меня мучило ощущение бессилия или, того хуже, бесполезности. Мое страдание уже само по себе было действием, а созерцание этого страдания стало бездонной пропастью. В груди образовалась огромная черная дыра. Но она не сообщалась с бесконечным пространством, с космосом, с головокружительной архитектурой музыки, а была похожа на пробоину в днище лодки, и сквозь нее просачивались мутные глубинные воды. Это было похоже на самоотчуждение. Отказ от самого себя после отказа от всего. В 1989 году я должна была в третий раз выступать на фестивале в Ла-Рок-д'Антерон – и тогда я находилась в полнейшем упадке. Я считала, вернее, была убеждена, что уже не выберусь. В первый и последний раз в жизни я почувствовала дикое, неудержимое, чудовищное желание исчезнуть.

Руминация («мыслительная жвачка»), препятствующая действию, потеря интереса ко всему, что происходит в мире, утрата легкости бытия – это все явные диагнозы серьезного экзистенциального кризиса. «Заанализировав» до дыр свою игру, Элен перестала жить. У швейцарцев есть отличное выражение: желая узнать, как у человека дела, они спрашивают: «Ça joue?» («Как играется?») Как только перестаешь играть, дела идут плохо.

Разум лишил Элен инстинкта. Как выйти из такого тупика? Как вернуть себе способность играть? Франсуа Рустан предупреждает, что уж точно не стоит пытаться излечить человека от привычки чрезмерно анализировать с помощью все того же чрезмерного анализа. Тому, кто слишком много думает, не помочь новой порцией размышлений. Первым делом нужно попытаться положить конец руминации – «жвачке из угрызений совести, сожалений и обид».

Затем надо преградить путь поиску мотивов и причин наших проблем. Чтобы перестать думать или научиться больше не думать, нужно долго размышлять, чтобы утомить собственную мысль и заставить ее сдаться. Измотать мысль, как изматывают дикую лошадь, чтобы ее укротить и оседлать.

Изматывайте свои мысли, чтобы осознать их бесполезность и наконец начать действовать.

* * *

Остерегайтесь ловушки под названием «Я хочу понять». В главе «Иллюзия смысла» своей книги Jamais contre, d'abord: La présence d'un corps Рустан пишет: «Симптом уже формируется, он сдерживает поток жизненной энергии, сковывает нас. Сосредоточившись на нем, мы повышаем риск его усиления». Не надо копаться в проблеме до тех пор, пока вы окончательно не застрянете, или ходить вокруг нее кругами, следует оставить проблему на своем месте: посреди всего остального. Пусть она будет просто деталью в движущемся ансамбле, а не средоточием внимания, окаменевшим от неустанного желания разобраться.

При гипнотерапии мы позволяем проявиться неясному и расплывчатому целому, всей гамме мыслей, представлений, чувств, восприятий, ощущений – всего, что вызывает состояние замешательства, в которое мы впадаем, словно корабль без компаса и с поникшими парусами. Затем симптом захлестывает волна, которая отрывает его от якорей и уносит. Ему остается лишь принять все аспекты жизненного потока или подчиниться им.

Значение термина «транс» в гипнозе связано со значением латинской приставки «транс-»: речь о переходе, о промежуточном состоянии. «Точка действия» – это еще и точка перехода.

А это значит, что, вопреки всей психоаналитической традиции, не надо смотреть на себя и тратить время на самоанализ, чтобы почувствовать себя лучше: «Самоанализ пагубен. В конечном итоге вы смотрите на себя со стороны вместо того, чтобы жить». Философ Людвиг Витгенштейн писал об этом в «Тайных дневниках» (1914–1916) в разгар Первой мировой войны: «Когда вы чувствуете, что появляется проблема, надо перестать о ней думать, иначе не получится от нее избавиться. Начинать думать надо в той точке, где вам удобно сидеть. Главное – не зацикливаться. Сложные проблемы должны сами решаться прямо у нас на глазах». Но как решить проблему, не думая о ней? Особенно странно слышать такое от философа, настолько сосредоточенного на науке и логике, как Витгенштейн. Сложно представить, как, например, теорема доказывает сама себя. Разве доказательство теоремы не требует внимания в самом прямом смысле этого слова? И разве внимание, осознанно уделяемое чему-либо, не подразумевает приложенных усилий? Учителя велят нам: «Обрати внимание!» – как будто достаточно всего лишь приложить усилия, чтобы пришло понимание. Витгенштейн же рекомендует обратное: не увязайте в деталях, перестаньте думать – и пусть проблемы решаются сами по себе. Прямо у нас на глазах, говорит он. Если мы не слишком стараемся, это не значит, что не надо смотреть в оба. Мы держим глаза открытыми – это форма внимания, которая сводится к простому взгляду, без напряжения. Секрет такого взгляда – в комфорте: «Начинать думать надо в той точке, где вам удобно сидеть». Первым делом комфорт, а мысль – уже его следствие. Если вы хотите привнести в жизнь побольше комфорта, нужно для начала удобно расположиться в кресле. А потом вы почувствуете, будто сидите в кинозале: если не вмешиваться, проблемы начнут решаться сами собой. Только если отказаться от попыток решить проблему в лоб, у вас появится шанс действительно от нее избавиться. Витгенштейн утверждает: «Решение любой проблемы – это образ жизни, при котором эта проблема исчезает». Рустан добавляет: «Решение человеческой проблемы никогда не найти в ответе на вопрос "зачем?"».

* * *

Прогулявшись по канату между башнями Всемирного торгового центра восемь раз за три четверти часа, Филипп Пети наконец спустился – и тут же был арестован. «Зачем вы это сделали?» – спросил американский журналист. Филипп тут же ответил: «Низачем». Если бы существовало «зачем», не существовало бы канатоходцев. Канатоходец – ответ на вопрос, который не требуется задавать. Рефлексия – враг канатоходца: «Любая мысль на канате ведет к падению»{17}. Так что думать не надо. Легко сказать, но как думать о том, чтобы не думать? Просто надо делать, а не думать. Смотреть не вниз, а вперед. «Ощущение секундной неподвижности, которое может подарить канат, – это очень личное счастье. И если бы мысли не нарушали это чудо, оно длилось бы вечно». Но, увы, «ветер наших мыслей сильнее ветра равновесия». Мысль – враг, даже если у нее нет конкретного содержания. Она сама по себе нарушает равновесие, это ветер, который всегда возвращается, пытаясь сбить с ног. Думая, мы уходим из «точки действия» и проецируем себя в прошлое или будущее. А такая проекция, когда вы балансируете на канате, ведет к падению. Монтень говорит: «Если посадить какого-нибудь философа в клетку с решеткой из мелких петель и подвесить ее к верхушке башни собора Парижской Богоматери, то, хотя он ясно будет видеть, что ему не грозит опасность из нее выпасть, он не сможет не содрогнуться при виде