Колумбы иных миров - Юлия Федотова

До самого полудня от жертв ночного кошмара было не добиться толку, хотя ни один из них больше не заснул. Да и потом сведения приходилось из них разве что не клещами вытягивать. Больше было эмоций, чем вразумительных ответов.

Лишь ближе к закату они отошли от пережитого настолько, чтобы начать связный рассказ. И начала его, как водится, Энка.

— Слава богам, Рагнара с нами не было! Он на такие вещи податливый — вспомните Чернолесье, непременно помер бы! — изрекла она ни с того ни с сего, а потом потребовала: — Если кто-то понимает, что с нами было, объясните и мне.

— Деревья… Они все проклятые — убить нас хотели! — Хельги отвечал бестолково, и без его разъяснений это было ясно, каждый ощутил на себе.

Но Меридит серьезно кивнула.

— Да-а… Вот это сила! После такого наше Чернолесье покажется тренировочным лагерем для новобранцев!

— Жуть! — вторила Ильза. — А злые какие! Сущие упыри!

— А мы гадали, куда подевались тамошние эльфы? Их, бедных, деревья пожрали. Всех, подчистую. Вот беда! — горевал Эдуард.

И тут очнулся Аолен. До этого момента он сидел в стороне ото всех, на корме, уткнувшись лицом в колени, обхватив голову руками. Друзья решили, что его тошнит, и не беспокоили.

— Нет! — сказал он, и в голосе его звенело такое отчаяние, что всем опять стало страшно. — Нет! Все было иначе! Это не деревья! Это оннолэннон!

— Что? Кто? — Все недоуменно переглянулись. Они готовы были поклясться, что не видели никого, кроме деревьев, и голоса шли именно из них. — А это что еще за твари?

— Твари! — горько усмехнулся эльф непонятно чему. — Оннолэннон. Лишенные тел. Помните, я вам рассказывал про своих теток?

— А-а! — оживилась Ильза, эта тема ее и тогда занимала, — Которые хотели посадить тебя в дупло, чтобы ты там философствовал, пока от тебя не останутся только глаза и рот?

— Да. Именно так. Эльф сливается с деревом, утрачивает тело и живет вечно, в гармонии с миром… — Аолен перевел дыхание, будто собираясь с духом перед самым страшным, и выпалил: — В этом лесу каждое дерево — оннолэннон!

— Мамочки мои обе сразу! — выдохнул Хельги, бледнея. — Ты хочешь сказать, нас едва не угробили твои соплеменники?!! Эльфы?!! Благородные и прекрасные?!! Ты уверен? — Дикая мысль не желала укладываться в его голове. Это было так же невозможно, как если бы дева корриган взяла топор и вышла на большую дорогу или домовый гоблин записался в гильдию наемных убийц.

— Я уверен, — заговорил эльф раздельно и монотонно, без всякого выражения. — Меня они не просто убивали. Они говорили со мной. Хотели, чтобы я знал… Зачем? Они все равно не выпустили бы меня живым…

— Вот что случается, если слишком долго сидеть на одном месте! — торжествующе заявила Энка. — Эти эльфы до того дофилософствовались, что совершенно озверели! И немудрено! Я бы на их месте… — И перебила сама себя: — А о чем именно они с тобой говорили?

И эльф поведал о Великом Исходе.

— Да, грустная история! Особенно, когда знаешь, чем она кончилась, — сказал Хельги. — Одного я не понимаю: ушли они из Староземья, нашли такой чудесный остров, чего им нормально не жилось? Зачем поголовно в дупла полезли?

Аолен долго молчал. Он не знал, как выразить словами те чувства, что передались ему от чужих, изуродованных душ, и могут быть до конца поняты только эльфом. Тоска по утраченной родине, безысходность одиночества и изоляции, отсутствие надежд и того, что на современном языке называют «перспективами». Плюс обида на тех, кто сломил свою гордость и остался приспосабливаться к новой, грубой и жестокой жизни, смешанная с неподобающей эльфам завистью, в которой нельзя признаться даже самому себе. Кроме того — обжигающе-горькие воспоминания о собственном великом прошлом и ненависть к тем, кто лишил их всего. Можно прибавить сюда растущее чувство отчуждения — они перестали любить друг друга, потому что каждый видел в своем соседе или родиче отражение себя самого…

Ушедшие хотели создать свой, лучший мир — возвышенный, полный добра и любви, мир без войн, горя и страдания, живущий природой и высоким искусством, — но не сумели. Получился скучный, замкнутый мирок, суетный, мелочный и бесцельный, лишенный всякого вдохновения. Но гордость не позволила ушедшим признать свою ошибку и постараться что-то изменить…

А Судьба — она порой прощает ошибки одному существу, но никогда — целому народу. Они изменились сами. Они так долго твердили о собственной избранности, что поверили в нее — все до единого! Оннолэннон — вот высшая духовная ипостась, которую способен достигнуть эльф. Не каждый — избранный! Но ведь они все были избранными.

…Ни одного свободного дерева не осталось на острове за пятьсот лет. Ни один эльф не сохранил своего тела. Полстолетия назад ушли последние.

Но не высокие чувства и мудрые мысли зрели в их душах. Зачем, если их все равно некому передать? Годами, столетиями взращивалась, холилась, лелеялась и преумножалась Ненависть. Она зрела, закипала, как вулкан. И вся ее мощь, вся нерастраченная сила выплеснулась на головы случайных путешественников…

— Вот! — подвела итог речи эльфа Энка, назидательно погрозив пальцем неведомо кому. — Вот почему я сбежала из Сильфхейма! Думаю, там в конце концов тоже все перебесятся.

— Если судить по тебе, то непременно! — не удержалась от колкости боевая подруга.

Аолен умолк и снова перебрался на корму. Горький рассказ утомил его почти физически. Хельги тоже сидел тихо, он думал о своем. О Замерзшем Архипелаге, о потерянных островах Эмайн. Не впервой думал он об этом, но только теперь начинал понимать…

Льды не приходят в один день. Это не раскаленная лава, плещущая из жерла вулкана. Не оползень, не обвал или снежная лавина, не наводнение. Льды ползут медленно, милостиво дарят своим жертвам возможность уйти и спастись. Как ушли, еще по теплу, не дожидаясь вечной зимы и голода, люди. Как отступили, осознав, что битва проиграна, спригганы.

А они остались — прекрасные дини-ши, благородные тилвит тег, страшные слуа… Они сами избрали свою участь и обрели вечный приют в могильно-ледяных чертогах… Неужели целые народы согласны и жизнью, и сущностью своею заплатить за право оставаться избранными?..

Но излагать эти свои размышления на бумаге Хельги не стал, посчитав их недостаточно оформленными. Да и последнее событие было описано им очень скупо: пришли, нашли, заночевали, убежали. И заканчивалось это лаконичное повествование народной мудростью «не все то золото, что блестит», непонятно к чему в данном контексте относящейся. А потом, еще через полчаса, он сделал приписку на красивом мертвом языке латен, и вовсе ни с чем не связанную, она переводилась: «трудно поверить».

Июль. Десятый день после бури,

второй после посещения острова.

Сегодня нам уже намного лучше. Всем, кроме Аолена, он впал в депрессию. Эльфы слишком чувствительный народ, склонный к излишне бурным реакциям. И остров тому пример.