Викинг. Дитя Одина - Тим Северин

Почему новый муж Гудрид, Торфинн Карлсефни, решил попытать счастья в далеком Винланде? Отчасти, как я полагаю, по долгу чести перед моим отцом Лейвом. По обычаю северного народа, когда мужчина хочет жениться, он должен получить согласие старшего невестиного родича-мужчины. В случае с Гудрид это был Лейв, а он охотно согласился на этот брак. И когда Лейв вскоре изложил Торфинну свои виды на Винланд, думаю, что Торфинн, имевший старопрежние понятия о семейной верности, почувствовал себя обязанным принять этот план. Лейв все еще был уверен, что Винланд может стать новой и процветающей землей для гренландцев. Однако, будучи главой семьи в Браттахлиде, сам он отправиться туда не мог, но сделал все, чтобы поддержать это новое предприятие. Он одолжил Торфинну дома, которые там построил и которые считались его собственностью, и дал в помощь нескольких человек, игравших немалую роль в его хозяйстве. Среди них оказались мои тайные наставники — Торвалль и Тюркир Кузнец — и два раба, которых Лейв приобрел в том же плавании, что привело его к ложу моей матери на Оркнеях.

Меня всегда интересовали Хаки и Хекья, они были как-то связаны с моим загадочным прошлым. Считалось, что они муж и жена, и это принимали на веру. С другой стороны, ничего иного им не оставалось, как жить вместе, четой, раз уж свела их судьба. Их захватили викинги во время набега на какой-то шотландский берег и привезли на корабле в Норвегию, где, как и Тюркир в свое время, они были выставлены на продажу на невольничьем рынке в Чепинге. Один из вассалов конунга Олава, сына Трюггви, так и купил их, как мужа и жену. Он полагал, что эта пара пленников — христиане, и хотел подарить их конунгу, думая снискать тем королевскую милость. Конунг Олав в свою очередь мог бы потом снискать одобрение людей и добрую славу, даровав двум рабам свободу. К огорчению покупателя, оказалось, что Хаки и Хекья вовсе не христиане, но держатся какой-то языческой веры, такой неясной, что никто не мог понять, что означают их бормотанье и песнопения. Олав продержал их у себя несколько месяцев, но скотты не проявили ни малейшей склонности к работе по хозяйству. Только тогда они бывали счастливы, когда оказывались где-нибудь на горной пустоши или открытом болоте, которые напоминали им о родине. И вот, когда мой отец Лейв гостил при дворе, норвежский конунг сбыл с рук двух как будто совершенно бесполезных рабов, подарив их Лейву с замечанием, что он, конунг, надеется, что Лейву удастся найти применение этим «диким скоттам», как он выразился, которые единственное, что умеют, — это быстро бегать по открытой местности. Лейв нашел прекрасную работу для Хаки и Хекьи, как только вернулся в Гренландию. Эта пара стала превосходными пастырями для овец и коров. Каждое лето они проводили на самых дальних вересковых пустошах, где устраивали себе временные жилища, накрывая ветками и сухой травой ямы в земле. Там они жили уютно, точно летние зайцы, с которыми были схожи и своей способностью к необыкновенно быстрому бегу. Они легко догоняли отбившуюся от стада овцу, и цены им не было, когда во время осеннего перегона скота с дальних пастбищ домой в зимние теплые хлева приходилось разыскивать заблудившихся животных. Остальную часть года они занимались разными работами на хуторе, и я часто подглядывал за ними, гадая, была ли моя мать с ее ирландской кровью такой ясе светлокожей и темноволосой, и без особого успеха пытаясь понять слова гортанного, журчащего языка скоттов.

Плавание Карлсефни было самым крупным и хорошо подготовленным из всех походов в Винланд. Отправлялось почти сорок человек, включая пятерых женщин. Гудрид настояла на том, что будет сопровождать своего нового мужа, и взяла с собой двух служанок. Еще две женщины были женами хуторян, чьи мужья вызвались помочь с расчисткой земли при поселении, взамен желая получить участки в будущем. Эти две супружеские четы были еще слишком молоды, своих детей не имели, и Торбьерн, пятилетний сын Карлсефни от предыдущего брака, был оставлен в Браттахлиде с приемными родителями. Так получилось, что единственным ребенком на борту кнорра оказался я, и было мне почти восемь лет. Я уговорил своего отца Лейва позволить мне отправиться в этот поход, и тот с готовностью согласился, к вящему удовольствию его старой карги-жены Гюды, которая по-прежнему на дух меня не переносила.

Кнорр, на котором мы должны были плыть на запад, принадлежал Торфинну. Это был хорошо оснащенный торговый корабль, прослуживший уже несколько лет. А теперь он купил второе судно, поменьше, в качестве разведывательного. Кроме того, Карлсефни, человек опытный, занялся списком необходимого для устройства первой усадьбы. Поговорив с Лейвом и другими людьми, уже побывавшими в Винланде, он погрузил на корабль добрый запас рабочей утвари — мотыг, топоров, пил, лопат и тому подобного, — кузнечные орудия, веревки и несколько мешков корабельных гвоздей на случай починки да еще три дюжины штук домотканого сукна. Это домотканое сукно — наинужнейшая вещь. Делают его из щипаной овечьей шерсти, вымоченной в кадках с мочой для удаления жира с шерсти. Женщины прядут пряжу, потом ткут сукно на ткацком стане, подвешенном к потолку главного дома. Лучшее сукно откладывается на корабельные паруса, а более грубое идет на одежду, одеяла, мешки и прочие нужные вещи. Чаще всего сукно остается того же тусклого бурого цвета, как шерсть на овце, но иногда ткань красят соками растений или цветной глиной в цвета более радостные — красный, зеленый или желтый. Особое сукно, вымоченное в смеси овечьего и тюленьего жира, почти непромокаемо. Из него шьются плащи для мореходов — такой плащ мой отец подарил моей матери на прощанье.

Мы отплыли с попутным ветром, и корабль скорее был похож на плавучий хутор. Маленький бычок и три молочные коровы заняли почти весь срединный трюм, а запах скота вместе с клочьями сена, наваленного копной, летел над водой по ветру. Первое время могло показаться, что по морю плывет скотный двор — коровы то ревели, то печально мычали, пока не привыкли к новому необычному распорядку.

С мальчишеским рвением я ожидал, что едва мы отойдем от земли, сразу же начнутся приключения и тревоги, но вскоре я, как и коровы, убедился, что жизнь на борту идет тем же порядком, что и дома. Я занимался своим делом — поил животных, задавал им корм, выгребал навоз. Кнорр шел торжественно, влача за собой на толстом канате разведывательную ладью. Море было спокойно, и смотреть было не на что, разве что на морских птиц, кружащихся над нами, да порой встречались стаи черных и белых, с длинными толстыми клювами водоплавающих. Эти птицы некоторое время сопровождали нас, то и дело ныряя и двигаясь вперед под водой. Когда я спросил Торвалля, почему эти птицы не поднимаются в воздух и не летают, он рассмеялся.

— Они не умеют летать, — сказал он. — Боги дали им крылья, больше похожие на рыбьи плавники. Даже из одной страны в другую они перебираются вплавь — из Исландии в Гренландию, из Гренландии в Винланд. Потому-то наши мореходы и предположили, что на западе должна быть земля, — увидели, как водяные птицы направляются в ту сторону.

Это было третье из множества путешествий в моей жизни, и я верил, что тут не обошлось без Одина — он послал мне этот плавание, нарочито разжигая во мне жажду странствий, которая привязывала меня к нему, как к Великому Страннику. Когда моя мать плыла с Берсея в Исландию, я был младенцем, а когда Гудрид везла меня из Исландии в Гренландию и мы потерпели кораблекрушение, я был еще слишком мал и немногое запомнил. Но этот переход из Браттахлида в Винланд произвел на меня глубокое и неуничтожимое впечатление. На этом пути впервые посетило меня пьянящее ожидание нового и неведомого. Однажды испытав это чувство, я навсегда пристрастился к нему, и мне хотелось все большего и большего. Оно сделало меня странником на всю жизнь — таково было желание Всеотца.