Ревность - Селия Фремлин

На самом деле никаких дождей не было, всю долгую осень, — во всяком случае, так казалось Розамунде. Неделю за неделей они разъезжали по узким, залитым солнечными лучами дорогам; устраивали пикники на пожелтевшей, сухой и теплой траве; бархатным полднем собирали позднюю ежевику, И ни разу не пошел дождь.

Эйлин никогда с ними не ездила. Линди на первых же порах отмела саму эту идею, небрежно бросив: «Ей это неинтересно». Фудзи-горка между тем ездил, хотя ему тоже было неинтересно. Его всегда сажали на заднее сиденье, рядом с Розамундой, и велели быть хорошей собакой, что, надо думать в соответствии с буквой закона, он и делал. То есть больше не осмеливался рычать на Розамунду или бешено лаять при виде ее. Нет, он забивался в самый дальний угол кожаного сиденья и не спускал с нее круглых, выпуклых глаз, в которых читались неприязнь и подозрительность. Изредка и нехотя она пыталась завязать дружбу, но пес надменно отодвигался еще дальше в облюбованный угол, и его сопение едва заметно усиливалось. Никаких угроз, просто намек. Если же Розамунда неизвестно почему продолжала настаивать и предлагала ему оставшийся от пикника кусочек курицы или мяса, он его брал, секунд тридцать держал в зубах, а потом не спеша, демонстративно, все время глядя ей в лицо, осторожно выплевывал на сиденье.

В конце концов Розамунда оставила попытки наладить отношения с Фудзи-горкой. Они молча сидели в разных углах машины, и взаимная неприязнь была настолько сильна, что даже некоторым образом объединяла их. Товарищи по вражде, они вместе слушали веселый треп на переднем сиденье, обмениваясь по временам недобрыми, подозрительными взглядами, когда кто-нибудь из них невзначай шевелился.

Но с Джефри Фудзи-горка был само очарование. Как только они устраивались на травке, чтобы перекусить, пес кубарем выкатывался из машины и мчался к Джефри, клал ему на колени передние лапы и не мигая, с обожанием во взоре провожал каждый глоток приемного хозяина. Из рук Джефри он готов был принять и простой кусок хлеба с горчицей. Линди и Джефри покатывались со смеху, когда Горка это проделывал; поддразнивали друг друга по поводу растущей привязанности пса и затевали с ним идиотские игры. Вставали на колени на некотором расстоянии друг от друга (Фудзи-горка посередине) и разом звали его — к кому первому подбежит. И кого бы он ни выбирал, как угрюмо замечала Розамунда, следовал одинаковый взрыв веселья. Иногда она пробовала присоединиться, шутливо выступая в роли врага Фудзи-горки, но каждый раз обнаруживалось, что шутка не вышла и что она только всем мешает.

Не то чтобы двое других намекали на это. Нет, ни словом, ни полусловом. Они оба были очень добры и изо всех сил старались вести себя как ни в чем не бывало. Но Розамунда сама знала, что весь блеск, все ее остроумие иссякли. Той искры, что некогда неприметно, сама собой пробегала между ней и Джефри, больше не существовало. Розамунда усвоила первый горький урок, через который с болью проходят все терпимые и терпеливые жены, решившие вернуть себе мужа без сцен и упреков, просто оставаясь милой и веселой, как прежде. Оказывается, быть милой и веселой в одиночку нельзя; это можно делать только в ответ на что-то, а если это «что-то» отсутствует, ты со своей веселостью и приветливостью начинаешь выглядеть весьма странно, как если бы играла в теннис, когда по другую сторону сетки никого нет. У зрителей глаза бы на лоб полезли. Остается только прекратить игру и скучать в сторонке, в то время как на соседнем корте Другая женщина отбивает все мячи — или пропускает их, но хотя бы играет. А твой муж смотрит и думает: «И моя жена когда-то так играла. Почему она разучилась, почему стала такой неловкой и скучной?»

Замечает ли Джефри, что она стала неловкой и скучной? Иногда он вроде бы как-то озадаченно глядит на нее. Гадает, что с ней такое? Почему перестала быть веселым товарищем? Или уже считает, что она всегда такой и была, что его воспоминания о ней как о яркой, интересной личности — всего лишь иллюзия?

Линди нас доконала, бесстрастно констатировала Розамунда в один из безоблачных октябрьских дней. Она не совращала Джефри, ни разу даже не поцеловала, а наш брак угробила. И конечно, прекрасно это знает. А Джефри знает?

Сощурившись от лучей низкого солнца, Розамунда разглядывала лицо мужа — бронзовое от загара, довольное. Быть может, пока он только замечает, что с Линди ему гораздо веселее и интересней, чем без нее; а может, считает, что и Розамунде так же весело, — в конце концов, она приложила немало стараний, чтобы все так и думали. Вот он. Сидит, радуется мягкому осеннему свету и ни о чем не догадывается. Не подозревает, что они живут в городе-призраке, чьи некогда прекрасные дома лежат в развалинах, а улицы зияют страшными провалами. Розамунда едва сдержалась, чтобы не закричать: да оглянись же вокруг!.. оглянись!..

А потом возращение домой — не к себе домой, нет: у них вошло в обычай после прогулок заходить к Линди выпить чего-нибудь перед обедом, посидеть в ее восхитительной гостиной (надо же быть такому, чтобы именно в это время комната, освещенная заходящим солнцем, выглядела лучше всего!), поболтать о том, как замечательно прошел день. Розамунда всегда по мере сил поддерживала общий разговор, но мысли ее были заняты другим. Она во что бы то ни стало хотела отыскать в этой прелестной комнате какой-нибудь страшный изъян, какой-нибудь отвратительный признак вульгарности или безвкусицы. Все напрасно. По временам комната была не прибрана, но и в таком виде — очаровательна: лоскут ткани, над которой работала Линди, свешивался со стула; разноцветные мотки шерсти ждали, пока их разберут; целая рощица комнатных растений собралась на подносе для поливки. Повсюду картины, яркие ткани, цветы. Беззастенчиво, один за другим, Розамунда рассматривала каждый предмет обстановки, с тоской припоминая, каким грязноватым, потрепанным, неприглядным он появился в день переезда. Почему бы ему снова не стать таким же? И почему бы Линди снова не стать той унылой низенькой женщиной, что заглядывала в фургон? Розамунда мечтала о том давнем дне, как путник в пустыне мечтает о глотке воды.

Наконец осени все надоело и она обернулась зимой. Темень и туманы изменили характер воскресных путешествий, но не отменили их. Теперь троица ходила по музеям и художественным галереям, осматривала старинные здания. Постепенно Розамунде стало ясно, что так будет всегда.

Она окончательно осознала это как-то вечером, промозглым туманным вечером в начале декабря. Тонкий ледяной туман полз по тротуарам, медленно спускался с низкого, серого, как одеяло, лондонского неба. В такой вечер люди бегут домой, уткнув подбородки в воротники и шарфы, мечтая о приветливой, светлой и теплой комнате. Похожей на комнату Линди. И почему, интересно, мужчине должна прискучить мысль о том, что его ждет такая комната? И с какой стати такие невинные и благотворные взаимоотношения должны прерваться? Все это время Розамунда, оказывается, подсознательно ждала кульминации событий, некой развязки. Но теперь сомнений не было: никогда ничего подобного не произойдет; ей вечно придется терпеть это существование втроем.

Как странно, что к фатальному заключению Розамунда пришла именно в тот вечер. Потому что, хотя она этого и не знала, развязка была близка.

Проснувшись на следующее утро, Розамунда еще не поняла, что подхватила грипп; должны были пройти еще сутки, чтобы признаки болезни стали очевидны. Все, что она знала, — это что провела беспокойную, почти бессонную ночь, что совершенно не отдохнула и теперь чувствует себя отвратительно. Тревожило смутное ожидание беды. Но все это, конечно, объясняется тем, как она мучилась в последнее время. Будильник отзвенел, а Розамунда все лежала: страшно не хотелось браться за дела. Как представишь: вставать, готовить завтрак, прибирать в доме… Немыслимо. Потом вспомнила, что сегодня утром они пьют кофе у Норы, и почему-то стало совсем тошно. Хотя обычно Розамунде ужасно нравились их посиделки, нравилось перемывать соседские косточки и «вентилировать» проблемы. Неважно, что первой это придумала Линди. Уже через несколько дней после переезда в их район Линди удивилась тому, что местные хозяйки не собираются вместе. «Но ведь буквально все давным-давно устраивают такие встречи, — недоумевала она. — Это так весело и такой хороший способ познакомиться со всеми соседями… а привязанные к дому молодые матери могут побеседовать о чем-нибудь полезном и интересном».