Михаил Иванович Глинка - Александр Семенович Розанов

Варшаве началось с неприятного столкновения с польским наместником И. Ф. Паскевичем-Эриванским. Грубый самодур, князь «наскакал» на улице на Глинку и дона Педро, по незнанию русских обычаев не снявшего шляпы при его проезде. Правда, вскоре Паскевич узнал о том, что оскорбил самого Глинку, и постарался загладить неприятное впечатление от своей выходки, пригласив его к себе. Во дворец князя Глинку привлекали, конечно, не ласковый прием и кахетинское вино, а оркестр, хоть он был и «не совсем хорош».

Но все же с ним Глинка получил возможность заниматься, слушать классическую и собственную музыку (Польский из «Ивана Сусанина», «Арагонскую хоту», «Молитву»). Для него он написал (из четырех испанских мелодий) симфоническую пьесу «Воспоминание о Кастилии» (первый вариант Испанской увертюры № 2).

В ту же пору творческого подъема летом и осенью 1848 года Глинка, «принявшись за дело», сочинил также замечательные романсы: «Слышу ли голос твой» (на слова М. Ю. Лермонтова), «Заздравный кубок» (на стихи А. С. Пушкина), шутливо посвященный им «Вдове Клико», иначе говоря, шампанскому вину, и лучший из них — «Песнь Маргариты» (на слова И. В. Гёте); по образной глубине и силе трагической выразительности эта песня-романс примыкает уже к вокальной лирике последнего периода глинкинского творчества, основу которого составляет «жизненно-драматическое начало» (Т. Н. Ливанова).

«Камаринская». Фантазия для симфонического оркестра. Автограф

С оркестром Пашкевича, иногда собиравшимся на репетиции у Глинки дома, композитор, по свидетельству П. П. Дубровского, «пробовал некоторые части» своего гениального нового сочинения «Свадебная и плясовая», названного впоследствии «Камаринской». Значение этого сочинения для русской симфонической школы неизмеримо. «Вся она в „Камаринской“, подобно тому, как весь дуб в желуде»,— сказал о ней П. И. Чайковский.

С глубоким проникновением в характер русского народа, получивший замечательное выражение в его национальной музыке, с большим богатством творческой фантазии композитор лаконичными средствами с высоким мастерством создал в «Камаринской» яркую и поэтичную картину из русской народной жизни. Согретый лирической задушевностью широкий запев свадебной песни «Из-за гор, гор высоких» искусно сопоставлен в ней с исполненными шутливого озорства интонациями веселой плясовой мелодии «Камаринской». В ходе их развития, пронизанного духом народного музыкального искусства, одна за другой рождаются все новые и новые вариации-картинки, сплетающиеся в стройное целое бессмертного «русского скерцо» Глинки.

«Из-за гор, гор высоких» и «Камаринская» — русские народные песни, положенные Глинкой в основу «Камаринской». Автографы

Первое издание партитуры «Камаринской». Титульный лист

«Русская пляска». Лубок середины XIX века

М. И. Глинка. Рисунок работы И. Пальма

Виктор Матвеевич Кажиньский (1812—1867), композитор и дирижер. Портрет работы неизвестного художника

В ноябре 1848 года Глинка решил вернуться в Петербург для встречи с матерью, гостившей у дочери Елизаветы Ивановны Флёри. Уезжая, он подарил своей ученице А. К. Вогак (Паприц) портретный набросок, сделанный с него художником Иваном Пальмом, по утверждению молодой певицы, очень схожий. На нем он написал по-французски: «7/19 ноября 1848, в день отъезда из Варшавы, особе, которой хочется обо мне помнить». Этот облик постаревшего и пополневшего Глинки очень отличен от всех его предшествующих изображений; заметно в нем и выражение усталости на болезненно одутловатом лице.

Действительно, вскоре по приезде в Петербург по зимнему пути Глинка заболел. К счастью, нескольких визитов доктора Гейденрейха в дом Училища для глухонемых (где Глинка жил тогда «в тесноте», но «приятно» вместе с «матушкой» и двумя замужними сестрами) оказалось достаточно, чтобы поднять его на ноги. Выздоравливая, Глинка побывал на 50-летнем юбилее литературной деятельности В. А. Жуковского, навещал В. Ф. Одоевского (по совету которого назвал свою «Свадебную и плясовую» «Камаринской»), семейства Буниных и Гирс, где «с большим увлечением и экспрессией» пел свои романсы, встречался с очень известным в то время пианистом А. Гензельтом. Весной он виделся с В. В. Стасовым, а вскоре Н. А. Новосельский познакомил его «с молодыми людьми и литераторами иного поколения» — кружком М. В. Петрашевского (в том же 1849 году жестоко разгромленным Николаем I). Игру и пение Глинки мог слышать тогда и Ф. М. Достоевский. В феврале того же года, вероятно у В. М. Кажиньского, состоялось знакомство Глинки со знаменитым польским композитором С. Монюшко.

Владимир Васильевич Стасов (1824—1906), художественный и музыкальный критик. Рисунок работы неизвестного художника

Бывшее здание Училища для глухонемых на Мойке в Петербурге. Современное состояние

Станислав Монюшко (1818—1872), польский композитор. Фотография

Адольф Гензельт (1814—1889), пианист и композитор. Портрет работы неизвестного художника

Романс «Rozmowa» («Беседа»). Автограф

В начале мая Глинка снова вернулся в Варшаву. И путь его туда по весенней дороге в ясную погоду, среди птичьего щебетанья в светлой лесной зелени, был радостным. На этот раз пребывание его в Польше затянулось более чем на два года. В музыкальном отношении оно не было столь же плодотворным, как первое. Оживленная, но рассеянная жизнь в обществе приятелей, которую он вел в начале пребывания в Варшаве, отвлекала его от творчества. В это время его музыкальные впечатления ограничивались главным образом игрой А. Фрейера, превосходно исполнявшего на органе сочинения И. С. Баха.

Позднее встреча с друзьями — сначала с М. И. Кубаревским, благодаря которому Глинка сблизился с Эмилией (Мицей) Ом, вызвавшей в нем «поэтическое чувство» к себе, затем с П. П. Дубровским, А. Я. Римским-Корсаковым, С. А. Соболевским, беседы с польским композитором К. Курпиньским, занятия пением с одаренными девушками Изабеллой и Юлией Грюнберг вывели его из апатии и пробудили к «музыкальной деятельности».

Кароль Казимеж Курпиньский (1785—1857), польский композитор. Фотография

Осенью 1849 года Глинка посвятил Эмилии Ом романс «Rozmowa» («Беседа») на слова польского поэта А. Мицкевича, затем последовало сочинение романсов «Адель» и «Мери» на стихи А. С. Пушкина, а также и другие произведения. Новая редакция второй испанской увертюры «Воспоминания о Кастилии» (быть может, именно тогда и получившей новое название «Ночь в Мадриде») была крупной работой, которую композитор завершил в последние месяцы своего пребывания в