Позови ее по имени - Галина Владимировна Романова

– С Ольгой поссорился, – нехотя признался Олег. – Сильно. До увольнения дело дошло. Оставаться там смысла не было. Она бы не дала мне возможности трудоустроиться. Хорошо, что рекомендации прислала нормальные. Устроился вообще без проблем.

– Вот и я тоже… – Гришка встал со стула, подошел к окну, сунув руки в карманы легких шорт, пробормотал: – Устроился без проблем.

– Куда?

– Куда надо устроился. Платят хорошо, не переживай. Да и… – Он глянул на него с хитрой ухмылкой. – Закона я не нарушаю.

Олег доел. Убрал посуду в раковину. Вымыл. Ставить в посудомойку три тарелки и сковородку? Бред.

Он слышал, как Гриша в своей комнате гремит дверцами шкафа. Собирается. Вышел в прихожую и принялся ждать, когда брат выйдет.

– Чего караулишь? – сморщился недовольно Гриша и замахнулся на него мотоциклетным шлемом.

– Очень надо! – притворно фыркнул Олег. – Я просто спросить хотел…

– Ну! – Гришка уже натянул длинные ковбойские сапоги и нетерпеливо топтался у двери.

– Девочка-соседка. Внучка Ильиновой. Ты видел ее?

– Машку? Конечно, видел. Я тут почти всех соседей знаю. Перезнакомился, когда ремонт затеял.

– Зачем? – не понял Олег. И, видя недоумение брата, пояснил: – Знакомился зачем?

– Да так… Узнать кое-что пытался.

Гришкино лицо неожиданно приобрело совершенно незнакомое, чужое выражение.

– И что же?

– Ну, например, как можно было белым днем в конце августа ничего не видеть и не слышать.

– Это ты про убийство тети Нины? – ахнул Олег.

И тут же взгляд его прошелся по стенам прихожей. Брызги крови будто проступили сквозь плотную бумагу дорогих обоев.

– Про убийство, – проворчал Гришка. – Не верю я тут никому, Олег. Не могли десятки глаз пропустить кого-то с топором.

– С топором?! – Олег побледнел и почувствовал это. – Почему с топором?

– Потому что тетку, со слов экспертов, зарубили либо топором, либо мачете. Но если учитывать, что мы не в Мексике, то мачете отпадает. Топор! В руках убийцы был топор. Его в кармане не спрячешь. Так?

– Так, – противным дребезжащим голосом отозвался Олег.

– Крови, помнишь, сколько тут было? Убийца не мог не выпачкаться. Было тепло. Он не мог быть в верхней одежде. Рубашка, футболка, джемпер, штаны, вот перечень одежды, которая могла быть на нем. Как он пошел бы по улице в окровавленных штанах? Ответь мне, как?

Олег покусал губы, снова покосился на стену.

– Он мог не идти по улице, Гриша. – Эта мысль неожиданно пришла ему в голову. Сама собой. – Он мог вообще не выходить из подъезда.

– Хочешь сказать, что он здесь живет?! – Гришка тоже вдруг побледнел. – Я об этом не подумал. Молодец. Есть над чем поразмыслить. Давай, пока…

Вообще-то, Олег имел в виду совсем другое. Он имел в виду, что убийца мог пройти чердачным этажом и выйти через другой подъезд. А перед этим мог на чердачном этаже переодеться. Спрятать окровавленные вещи и орудие убийства в сумку, к примеру. Или там же – на чердаке – спрятать. А потом, когда все стихнет, забрать и уничтожить.

Вот что он имел в виду. А Гришка услышал иначе. Как всегда, сделал поспешные выводы. Таким он был всегда – стремительным и не очень умным.

Маша…

Олег неожиданно отвлекся от страшной темы и начал думать о девушке-соседке.

Она входит в группу подростков, которую он назвал «интеллигентами». Интересно, могла ли она знать тех, кто напал на Олега на беговой дорожке? Наверняка. Новости разлетаются быстро. А подростки любят хвастаться своими подвигами.

Может, она что-то слышала? Надо бы ее осторожно расспросить.

Он не простит. Он обязательно их найдет. Обязательно!

Даша готовилась к допросу супругов Самохиных. Егор Игоревич обещал приехать со своей нынешней женой. Его бывшая жена Влада в совместном допросе участвовать отказалась.

– Я приеду в другой раз. Может, и в тот же день, но часом позже. Если вас не затруднит, товарищ майор, сообщите мне, как они уедут.

Ее безжизненный голос в телефонной трубке сказал Даше о многом.

Примирения не вышло, хотя в тот день они сидели на кухне Влады бок о бок. Крепко держали друг друга за руки и, казалось, черпали друг в друге поддержку.

Когда Даша и Зайцев покидали квартиру Влады, Егор остался там. И крепко обнимал бывшую жену за плечи, провожая их в прихожую.

Что потом пошло не так? Они снова поссорились, как делали это много раз до развода? Или, наоборот, молчали, не находя слов, потому что молчали и раньше?

Браки разрушаются и тонут в обоюдном молчании, как в болоте, гораздо чаще. Скандалы зачастую заканчиваются примирением. В молчании примирения нет. Оскорбительных слов, за которые бы стоило просить прощения, не бывает сказано. И обвинений не бывает. Бывает только не заполненная ничем пустота.

– Хорошо, я вам позвоню, как они уйдут, – пообещала она ей.

Влада поблагодарила и с тяжелым вздохом, похожим на всхлип, отключилась.

Даша села за стол, проверила бумагу в принтере. Открыла в компьютере чистый бланк протокола допроса. Покосилась на пустующее место Володи Скачкова. Ей стоило сил выпроводить его из кабинета.

– Я тоже работаю над этим делом, товарищ майор, – попытался он возмутиться. – Мне интересно.

– Володя! – Даша пристукнула по столу ладонью. – У них горе! Им не до любопытных. Все потом расскажу, и протокол прочтешь.

– А нельзя их в комнату для допросов? – нашелся Володя. – Я бы там, не дыша им в спины, все послушал бы, а?

– У них горе, – повторила Даша. – Здесь, в нашем кабинете, им будет немного легче. Комфортнее. А комната для допросов… Кто знает! Может, и до допросной дойдет.

– Это ты о чем? – капитан Скачков покрутил шеей.

– Это я том, что иногда свидетели перекочевывают в разряд подозреваемых.

– Что, отец?! – веснушчатое добродушное Володино лицо вытянулось, сделавшись серым.

– Скорее мачеха.

Даша слегка пощелкала ладонями по щекам. Ей смертельно хотелось спать. После визита к матери погибшей девушки вместе с Зайцевым она так разнервничалась, что уснула ближе к утру. Всю ночь бродила по квартире, слушая щелканье дождевых капель по оконным отливам. Всю ночь мысленно препиралась с полковником.

Он даже не спросил ее ни о чем! Вообще ни о чем! Ни о потерянном ею ребенке, ни об их отношениях, сошедших на нет.

Его вообще, кроме работы, ничего не занимает?! Ему вообще плевать на нее? Плевать на то, что она пережила? Ему неинтересно, как она вообще из всего этого выкарабкалась?