С улыбкой хищника - Игорь Середенко

— Он умер? — с ужасом и замиранием в сердце спросил Александр.

— Да, вскоре спустится с седьмого этажа женщина, — ответил Мор.

— Но за что его убили? — не выдержав подкатившую волну чувств и переживаний, спросил Александр.

— Им нужна была его зарплата, жалкие гроши. Потом они купят на эти деньги водку и дозу дешевого наркотика.

Несмотря на темноту и сумрачный вид помещения и улицы, Александр почувствовал, что позади Мора сгущались тени. Это были необычные тени, от них веяло холодом и каким-то зловещим чувством страха. Но, как ни странно, Александру не было страшно. Он чувствовал, находясь рядом с Мором, какое-то необъяснимое ощущение безопасности.

Тени сгустились и объединились в углу коридора, где лежало тело мужчины. Куртка на нем была разорвана, карманы вывернуты, голова разбита. Из раны проломленного черепа текла кровь. Скрученные судорогой пальцы рук безжизненно застыли в смертельной позе. Глаза были широко открыты, из носа текла струйка крови.

— Он жив?! — воскликнул Александр в надежде.

— Еще минута у него есть, но это ему не поможет, у него травма не соизмерима с жизнью. Это конец.

Тени облепили несчастного своим плотным одеялом смерти, завернув его тело в непроницаемый саван.

— Теперь у него нет отца … — тоскливо произнес Александр. — А нельзя ли …

Он посмотрел на Мора с надеждой и ужаснулся. Белая рубаха, которая все это время была на нем, начала менять цвет. Она тускнела, становилась серой, темной и, наконец, полностью приобрела черный оттенок. Но чудовищней всего Александру показалось превращение глаз Мора. Из небесно-синего они зажглись пламенным огнем внутри. Этот огонек, олицетворяющий бурю, был готов выплеснуться наружу и все сжечь до единого кусочка. Лишь губы, тонкие, холодные были не тронуты его превращением. По-видимому, Мор, как-то менялся в момент чей-то смерти, что-то внутри него преобразовалось.

Александру было до боли жалко маленького мальчика, сидевшего на полу лифта. Он с ужасом и безграничным состраданием глядел на лестничные пролеты, по которым безудержно бежала, спускаясь и спотыкаясь, молодая женщина, уже вдова.

Невидимый «корабль времени» унес Александра и Мора прочь из ночного холодного города. Меньше всего Александру хотелось вернуться в этот город, где он впервые в жизни почувствовал странное душевное волнение, боль, страдание людей. Он и раньше видел по телевизору нападение убийц, насильников, но это было не так больно для его сердца. То ли Мор, то ли «корабль времени», или, неизвестно откуда взявшиеся, тени заострили его чувства, и главное из них — сострадание. Ему было очень жаль мальчика, у которого отняли любимого отца, друга и верную отцовскую помощь, на которую всегда он мог рассчитывать.

Глаза Мора, как только корабль поднялся к облакам, вновь приобрели синий оттенок, а рубашка, из черной, стала белее молока. Александр, глядя на эти превращения, немного успокоился. Впереди был свет, ясный, дневной. Тепло солнечных лучей, посылаемых желтым улыбающимся диском, ласкали красивый город, расположившийся у моря.

Летняя пора, толпы людей направляются к желтому побережью, чтобы почувствовать незабываемое прикосновение к морской прохладе. По невидимой команде корабль направлялся мимо пляжа, он шел в центр города. Несмотря на дневной свет, здесь было как-то невесело. Александр еще не понял, почему это новое ощущение проникло в него и царапает изнутри. Вместе с Мором он прошел сквозь стены какого-то неказистого трехэтажного флигеля дома. Он оказался в убогой квартире, без всякого намека на ремонт. Стены здесь красили несколько раз, каждый раз в разный цвет, то оранжевый, то желтый, последний был коричневым. Краска местами вздулась, полопалась. Ванной вообще не было, вместо нее был душ. На стенах, у труб, в проемах между многочисленной, старой, подряпанной и разбитой мебелью, бегали коричневые тараканы. В прихожей, она же служила кухней, тускло горела желтая лампа, придавая бледное освещение обстановке. Пол, по-видимому, деревянный, когда-то был неумело покрыт линолеумом, который со временем потрескался, вздулся и пришел в негодность.

В углу, у залитой борщом плиты, сидел на низкой табуретке молодой человек, лет тридцати-пяти. Он свесил понуро голову и, казалось, безжизненно уставился в пол. В его руках было что-то маленькое, стеклянное и продолговатое. Александр не смог рассмотреть, ему захотелось проникнуть в комнату, откуда изредка доносились прерывистое тяжелое дыхание и тихие стоны.

Сквозь дверь, как по волшебству, Александр проник в комнату. Здесь царил настоящий хаос. Вещи не были разбросаны, но они и не были аккуратно сложены или разложены. Книги, их было очень много, буклеты, журналы, многочисленные газеты, собранные неумело в разорванные с дырками кульки, конверты от писем, множество аккуратно вырезанных закладок, вставленных в книги, все это заполняло два журнальных столика, один письменный, и один обеденный столы. На обеденном, кроме хлеба, лежала груда лекарств на подносе. Стены были закрыты шкафами до самого потолка, покрывшегося многочисленными трещинами. Длинные щели змеевидно спускались по углам между стен, от самого потолка до пола. Только один из шкафов был заполнен одеждой, остальные были доверху заставлены книгами по русскому языку и литературе — начиная от русской классики и заканчивая классикой мировой литературы. Рядом с журнальным столиком находилась кровать, на которой, на боку, лежала пожилая женщина. На вид ей было лет семьдесят. Старушка тяжело дышала, под ней находились подушки, так, что тело, туловище и голова, были чуть приподняты.

Александр обратил внимание на фотографии, расположенные в шкафах, перед книгами. На них была изображена женщина лет сорока с детьми, детей было много. На одной из фотографий Александр узнал молодого мужчину, который сейчас понуро сидел, свесив голову на грудь, на кухне. Молодой человек был изображен с пожилой женщиной, схожей с той, что лежала в кровати. Видимо, это был ее сын, а женщина была учительницей, всю жизнь проработавшей в школе.

Открылась дверь и в комнату неуверенной поступью вошел молодой человек, он по-прежнему сжимал в руке какой-то продолговатый предмет. Его грустный взгляд был направлен на старушку, мучавшуюся от боли. Она почувствовала, что он вошел, и попыталась сесть. Он подскочил к ней и бережно помог ей. Она протянула руку вперед, словно хотела ему что-то сказать, но болезнь не давала ей сделать это. Ей было больно, и все же она тихо с тяжелым хрипом и вздохом промолвила:

— Я не хочу … — на некоторое время она замолчала, делая вдох, — не хочу умирать.

— Мама, ты не умрешь. Ну что ты в самом деле. Надо сделать укол.

— Нет, не хочу, — женщина при каждом слове совершала усилие при вдохе. — Я хочу быть в сознании.

— Но ведь ты же страдаешь.

Она протянула руку, словно хотела, что-то сообщить, но не могла выговорить. Он нежно взял ее руку.

— Да, да, говори, ты хочешь пить? — Она чуть покачала головой.

— Сделать кашу?

Она вновь покачала головой.