От матроса до капитана. книга 2 - Лев Михайлович Веселов

— Расскажи мне о последнем посещении дяди Вани, — внезапно озадачила она меня вопросом. Я растерялся и спросил невпопад: — Вы этого очень хотите?

В ответ она молча кивнула головой. Во взгляде была мольба, такой я ее еще никогда не видел. По мере того, как я рассказывал о трагической судьбе брата отца — Ивана, глядя на нее, ко мне пришла догадка, что просьба не была случайной. Заканчивал я рассказ с опасением, что ей станет плохо. Она смотрела на меня глазами полными слез. Они текли у нее по щекам, и она не пыталась их вытирать. Когда я окончил рассказ, она вытерла слезы, чуть успокоилась: — Спасибо тебе. Я ждала, что он все же позовет меня, ведь его одного я любила всю жизнь. За ним ушла добровольно на фронт в 1914 году, где мы впервые находились с ним вместе, и даже среди этой мясорубки я была счастлива оттого, что он рядом. Но счастье оказалось недолгим, и в первый раз я потеряла его в семнадцатом. Тогда многие теряли всё, но у меня оставалась надежда на его возвращение. И он вернулся, правда, уже не один, с ним рядом была другая женщина. Тогда я бросить его не смогла, но ушла в тридцать седьмом, опасаясь, что из-за меня он будет репрессирован. В пятидесятом нашла его вновь, уже инвалидом, но он прогнал меня из госпиталя. Он был очень сильным и гордым, не хотел обременять меня своею немощью. Он всегда жил ради дела и о себе не думал, но я знаю, что меня любил и приходил ко мне всегда, когда ему становилось плохо. Каждый раз ненадолго превращал мою жизнь в праздник, которым жила потом многие годы. Я очень хотела от него ребенка, но господь не дал, видимо посчитал меня грешницей. С его уходом из жизни праздников у меня больше не стало. Знакомство с ним и есть то, что связывало меня с вашей семьей. Жаль, что во всех его несчастьях родные, в том числе и твоя мама, обвиняли меня. Они считали нашу любовь несерьезно, а меня роковой женщиной, но я не хочу думать, что это так.

Затем она внезапно улыбнулась и сказала: — Я ни о чем не жалею. А дети? Для этого я выбрала школу, и у меня всегда их было немало. Встречи с ними, как и с тобой, приносили и приносят мне много радости.

Прощались мы с надеждой на скорую встречу, однако в ее глазах я видел сомнение, но остаться с нею не мог, даже если бы и захотел. Тогда прошлое было многим не нужно. Советское общество создавало нового человека, взгляд которого обращен только в будущее, и таким человеком должен был стать и я. Но с годами прошлое все равно вернулось, а впрочем, оно все же оставалось со мной всегда.

Всю дорогу до Таллина я не спал. Щемящее чувство расставания не покидало меня. Оно усиливалось еще более от несостоявшейся встречи с семьей тети, где царило такое же душевное тепло и ощущение постоянного и надежного дома. Те, кто ждал меня, были далеко, а возвращаться из рейса мне придется всегда сюда, на Балтику, в мой теперь уже родной порт Таллин. А в нем у меня не было главного — любимого человека, настоящего дома, семьи. Что-то подсказывало, что невозможно работать и жить полноценной жизнью без этого. Мимолетные связи, пусть и приятные, не приносили главного — стабильности и уверенности в будущем, и встреча с Татьяной убедила меня в этом окончательно. Подъезжая к Таллину, я твердо решил найти ту, разлука с которой была для меня, несмотря на обиду, незаменимой потерей.

Возвращение на судно было, вопреки ожиданию, будничным. В кадрах, куда зашел по приезде, мне сообщили, что меня на судне ждут и, вручив пакет для капитана с судовой ролью на отход, попросили поторопиться. С некоторым волнением я отдавал пакет в руки Сейдбаталова, но он меня ни о чем не спросил, и лицо его на это раз показалось мне даже приветливым. Стало немного стыдно за обман, но это чувство быстро прошло с включением в судовую жизнь.

Витя Марченков оказался прав: чтобы избежать конфликта, иногда бывает достаточно отойти ненадолго в сторону. Этим правилом со временем буду нередко пользоваться, но с небольшой поправкой — если при этом не теряешь собственного достоинства.

Перед выходом в рейс решился и отправился в Нымме, где на тихой улочке жила семья моей Валентины. Так уж получилось, что почти за три года нашего знакомства в доме был только раз и познакомился лишь с ее матерью. По мере приближения к дому моя решительность быстро иссякла, и я решил повернуть обратно, когда из-за поворота вышла Анна Яковлевна. Бежать было поздно, увидев меня, она остановилась, и на глазах у нее появились слезы. Заметив мое волнение, собралась и успокоилась: — Не обращайте внимания. Это я так, от неожиданности. Очень уж хотелось увидеть вас и поговорить. Пойдемте в дом, у нас сегодня пироги.

Вскоре мы сидели за столом со стопкой румяных пирожков и хорошо заваренным чаем. Отца Валентины видел впервые и еще не знал, что он работает в Совмине. Передо мной сидел простой, общительный хозяин, которой будто знал многое обо мне. От неловкости не осталось и следа, я сидел расслабленный, впитывая в себя ауру хорошего, уютного дома. Большая, просто обставленная квартира поражала ослепительной чистотой, которая, как потом узнаю, была постоянной заботой хозяйки. В этом доме всех, кто бывал впервые, поражали необыкновенная доверительность и радушие. Мы пили чай с вареньем, и я ужасно разболтался. Время пролетело незаметно, уходить не хотелось. Прежде чем расстаться с ними, я неожиданно для себя, сказал: — Напишите Вале, что я жду ее.

Что заставило меня сделать это, не знаю, но уже на улице я пожалел, что поступил опрометчиво. Однако именно после этого все больше и больше стал думать о ней.

КАБОТАЖ

Из переговоров на встречных курсах:

— Куда гребете, "Лилиомфия", и с каким грузом?

— Из Рио де Ромасааари в Санкт-Петербург с алмазами. А вы?

— Из Санта Локса в Сант Ягураху со слоновой костью.

Перевод с языка каботажников:

— Куда идете, "Лянемаа", и с каким грузом?

— Из Ромассааре в Ленинград со щебенкой. А вы?

— Из Локса в Ягураху с дровами.

Основные каботажные линии судов Эстонского пароходства пролегали тогда в водах Финского и Рижского заливов и по извилистым фарватерам Моонзундского архипелага. Наиболее распространенными