Некрономикон. Аль-Азиф, или Шёпот ночных демонов - Абдул аль Хазред

– А внутри ты не нашел ничего необычного?

– Там имеется лишь непонятная выпуклость дна, как раз над подставкой. Она имеет правильную форму очень низкого цилиндра. Но можно предположить, что она сделана для утяжеления, чтобы лампа не опрокидывалась. Одним словом, она – твоя, и пусть она плодотворно послужит тебе.

С этими словами Дервиш протянул мне лампу.

– Благодарю, почтенный, – благоговейно сказал я. – Обещаю хранить ее, как твой подарок. Теперь же позволь мне удалиться, хотя беседа с тобой – бесконечное наслаждение для меня. Мне предстоят сборы в дорогу, и мне дорог каждый день.

– Ступай, сын мой. И да будет благословен твой путь к родному очагу, – ответил Дервиш.

Почтительно поклонившись, я вышел из хижины и направился ко дворцу. В голове у меня царил хаос. Мысли роились, как пчелы вокруг вылетевшей матки. Но я, собрав всю свою волю, успокоил их. Я понимал, что если хвататься за все подряд, я лишь попусту расточу время, не добившись никакого толку. Поэтому я поклялся самому себе не допускать нетерпения и спешки, а тщательно обдумывать каждую из них по отдельности, чтобы потом, записав весь ход, связать их, если удастся, воедино. Теперь же предстояло привести их в порядок и переписать, чтобы ни одна не потерялась.

Но с вновь охватившим меня волнением, подобным тому, что я испытал, впервые прикоснувшись к пластине и мечу, я опять никак не мог совладать. Я благоговел и ужасался, ибо путь, на который я вступил, вел не просто в неведомое, связанное с какими-то сокровенными тайнами нашего мира. Это было неведомое, в котором из непостижимых и ужасающих иных миров на нас с неизвестными помыслами взирали таинственные и невообразимо могущественные «те, кто приходит и уходит».

Мое появление в родном доме наполнило его всеобщей бурной радостью. Братья и сестра, не отходя от меня ни на шаг, с замиранием слушали мои рассказы, мать же не сводила с меня глаз, словно не видела много лет. В ее голове никак не укладывалось, что ее сын, ушедший четыре месяца назад совсем мальчиком, вернулся прославленным воином, отмеченным наградами самого халифа. Разумеется, я не забыл о щедрых подарках, приведших моих никогда не знавших роскоши родных в истинный восторг. Когда же я высыпал на стол драгоценные камни, они просто онемели, не зная, верить ли своим глазам и моим словам.

Надо сказать, что я заранее аккуратно разделил свою награду на несколько частей, оставив себе лишь совсем немного. Основная часть предназначалась для общих нужд: для ведения домашних и торговых дел. Были доли для братьев и в приданое сестре, которые я вручил на хранение матери. Немалую долю получил и наш управляющий, который, искренне удивившись, обещал продолжать вести наши дела до тех пор, пока мои братья не войдут в возраст и не обучатся торговому делу в полной мере. И наконец, некоторую долю я отнес в благодарность эмиру вместе с фирманом халифа о выделении нашей семье земельного надела. Благодаря их благосклонности мы получили обширный участок плодородной земли, где сразу начали строительство большого дома. Все наши друзья, посильно помогавшие нам в тяжелые времена, также были щедро угощены и одарены мною сразу по приезде. Много дней подряд наш дом был полон людей, просивших меня еще и еще раз рассказать о моих ратных приключениях. Я рассказывал о походе, о боевых действиях, о своей жизни во дворце, о занятиях в библиотеке с почтенным Дервишем. При этом я не особо скупился на прикрасы и выдумки, но вместе с тем ни словом не обмолвился о том, что могло хотя бы намекнуть на открывшиеся мне сакральные тайны. Об этой заветной области я не поведал даже матери.

Месяц с лишним, проведенный мною в родном доме, пролетел как один день. Попировав несколько дней, я всецело занялся делами, ибо не мог покинуть родных, не убедившись в их полном благополучии. Я лично руководил строительством дома, закупкой товара и налаживанием связей с другими торговцами, а также – подготовкой свадьбы сестры. Женихом ей был избран сын одного из наших друзей, с которым она и братья дружили еще с детства. Его семья была такой же бедной, как и наша, и мы не раз выручали друг друга в трудный час. Братья мои, благодаря наставлениям опытного управляющего, удивительно быстро и толково осваивали искусство торговли. Так что я под конец был за них совершенно спокоен. Я лишь заставил их поклясться на Коране жить в дружбе и согласии, почитать мать, не забывать о сестре, помогать друзьям и никогда не ссориться из-за денег и имущества.

А поскольку в заботах время пролетает быстро, вскоре подошел к концу и мой отпуск. И, едва был освящен брак моей сестры, я стал собираться в обратный путь. Прощание мое с близкими было столь же бурным, как и в первый раз. Я вновь обещал возвращаться при каждой возможности, не зная, что эта разлука затянется на несколько лет. Покидая вновь родной город, я опять бросил лишь небрежный взгляд на его стены, ибо все мои мысли были только о том, что ожидало меня впереди. Теперь я уже довольно четко представлял себе свой путь и знал, как выглядит мой вожделенный мир. Я много раз видел его во сне. Он лежал в далеких таинственных землях, окруженных непреодолимыми препятствиями. Меня в нем обступали величественные руины со следами причудливых изображений, оживающих при свете лампы, из-за которых навстречу мне выходили бессмертные с древними свитками в руках. А из невероятных далей и глубин земли и моря, а порой – и из глубин меня самого, призрачно звучали пока еще непонятные мне голоса тех, кто приходит и уходит.

По возвращении в Мекку мне пришлось с головой погрузиться в постижение боевого искусства. Я был поручен опытнейшим воинам гарнизона, участвовавшим во многих битвах. Они обучали меня владению любым известным оружием против любого оружия, противостоянию оружию, будучи безоружным, верховой езде, стрельбе из лука, камнеметанию и другим боевым приемам. Кроме того, они обучали меня тактике и стратегии ведения битвы и длительных военных действий в разных условиях. Все эти умения давались нелегко, но я проявлял большое усердие, и оно в конце концов приносило обильные плоды. Постепенно я становился умелым бойцом, уверенным в своих силах. Особое же удовольствие доставляли мне упражнения с ятаганом. Я очень быстро научился чувствовать его, как любую часть своего тела. Я мог определить силу и направление ветра, стоило его дуновению коснуться клинка. Я мог, не видя, определить, сколько капель воды попало на него и в какое именно место. Прикоснувшись им с закрытыми глазами к предмету, я узнавал, из какого материала он сделан. Протыкая им что-либо, я чувствовал, когда его острие выходило насквозь. Но особенно удивительными были боевые упражнения. Стоило мне раз коснуться клинком «вражеского», я уже знал, что мне нужно с ним делать. Один лишь взгляд на доспехи противника позволял мне размерить силу удара, чтобы их сокрушить. В глазах противника я научился читать его предстоящие действия. Движениями же, которые выписывала моя рука, держа ятаган, восторгались даже мои учителя и жадно перенимали их.

При этом я никак не мог привыкнуть к мысли, что все эти изощренные фигуры и приемы диктует мне мой собственный разум, а не чудесная сила, кроющаяся в мече. Но, заставляя себя верить в это, неизменно поражался искусству его изготовления. Ятаган стал поистине моей любимой вещью: для меня он был, прежде всего, произведением искусства, а уж затем – оружием. Я почти не расставался с ним и, даже засыпая, клал рядом.