Седьмой сын - Орсон Скотт Кард

В этот раз Сияющий Человек ничего ему не показал. В этот раз Элвин не увидел вспышки света и видение ему не явилось. Ответ возник сам собой, но пришел не от Сияющего Человека – поднялся из глубин самого Элвина. Не видеть собственного проступка – что может быть глупее? Так думал он, когда глаза его прояснились и все встало на свои места.

Дело было не в погибших тараканах и не в том, что он отправил насекомых на бойню. Его вина заключалась в том, что он сделал это ради собственного удовольствия. Он сказал, что в соседней комнате их ждет нечто очень хорошее, а на самом деле все было не так, и выиграл от этого только Элвин. Он навредил сестрам, навредил – если это можно так назвать – тараканам, после чего принялся кататься со смеху по кровати, радуясь, что поквитался…

Сияющий Человек услышал мысли, пришедшие из сердца Элвина, и Эл-младший увидел, как из переливающегося глаза пришельца вырвался огонь и ударил его прямо в грудь. Он угадал. Он был прав.

И не сходя с места Элвин принес самую важную клятву в своей жизни. Он обладал даром и умел использовать его, но существовали правила – правила, которым он будет непреклонно следовать, даже если это убьет его.

– Я никогда не воспользуюсь своим даром ради собственной выгоды, – поклялся Элвин-младший.

И когда слова слетели с его губ, он почувствовал, как сердце охватил огонь, пылающий и жгущий изнутри.

Сияющий Человек снова исчез.

Элвин лег и забрался под одеяло, смертельно уставший от слез, но испытывающий поразительное облегчение. Он много бед натворил сегодня. Однако пока он будет следовать принесенной клятве, пока будет использовать свой дар на благо других людей, не обращая его себе в выгоду, ему нечего стыдиться. Голова закружилась, словно лихорадка внезапно отпустила, – а ведь все именно так и было, только что он исцелился от зла, которое зрело внутри него. Он вспомнил, как смеялся, послав на смерть живых существ ради собственного удовольствия, и опять устыдился, хотя теперь стыд лишь приглушенно отдавался в сердце, смягченный знанием, что такого больше никогда не случится.

Лежа на кровати, Элвин внезапно ощутил, как комната опять наполняется светом. Правда, теперь он исходил не от Сияющего Человека. Открыв глаза, Элвин осознал, что свет исходит от него. Руки сияли, и лицо, должно быть, испускало такой же свет, как тот, что мгновения назад исходил от Сияющего Человека. Он отбросил простыни и увидел, что тело мерцает настолько ослепительно, что даже глаза режет и хочется отвести взгляд, – впрочем, на самом деле ему хотелось смотреть и смотреть. «Это действительно я?» – подумал он.

«Нет, не я. Я так ярко сияю, потому что должен что-то сделать. Помочь кому-то, как помог мне Сияющий Человек. Я теперь тоже должен что-то сделать. Но кому может потребоваться моя помощь?»

Возле кровати вновь возник Сияющий Человек, но на этот раз тело его не светилось. Неожиданно Элвин-младший понял, что уже видел когда-то этого мужчину. То был Лолла-Воссики, одноглазый пьяница-краснокожий, который принял христианство несколько дней назад, – он и сейчас носил одежду белого человека, которую ему подарили, когда он покрестился. Внутри Элвина поселился свет, и сейчас он видел намного лучше, чем прежде. Он увидел, что вовсе не алкоголь убивает беднягу-краснокожего и не потеря глаза так калечит его. Какое-то очень темное, черное пятно зрело внутри его головы, напоминая зловредную опухоль.

Краснокожий ступил три шага и опустился на колени перед кроватью, так что его лицо оказалось прямо перед глазами Элвина. «Что тебе нужно от меня? Что я должен сделать?»

В первый раз человек открыл глаза и заговорил:

– Расставь все по своим местам. Верни целостность.

Прошла целая секунда, прежде чем до Эла-младшего дошло, что тот говорит на родном языке, – насколько он помнил, краснокожий происходил из племени июни, именно так говорили взрослые во время его крещения. Но все же Эл понимал его ничуть не хуже, как если бы тот говорил на языке лорда-протектора, на английском. Верни целостность…

Ведь у Элвина был дар. Он умел творить, мог управлять, следуя законам, заключенным внутри предметов. Вся беда в том, что он не до конца понимал, каким образом это у него получается, и уж точно не знал, как исправить нечто живое.

Впрочем, может быть, ему и не нужно ничего понимать. Может, достаточно лишь действовать. Поэтому он поднял руку, осторожно протянул ее и дотронулся до щеки Лоллы-Воссики, прямо под выбитым глазом. Нет, неверно. Он положил палец на мертвое веко, под которым когда-то находился глаз краснокожего. «Да, – подумал он. – Стань цельным».

Воздух затрещал. Посыпались искры. От неожиданности Эл вскрикнул и отдернул руку.

Комната погрузилась в ночную тьму. Только лунный свет продолжал пробиваться в окно. Не осталось ни лучика былого сияющего великолепия. Как будто Элвин неожиданно очнулся от сна, самого странного и правдоподобного сна, который он когда-либо видел.

Потребовалось не меньше минуты, чтобы привыкнуть к вернувшейся тьме и снова начать что-то различать. Нет, это был не сон. Потому что рядом по-прежнему находился краснокожий, когда-то представший перед Элвином в обличий Сияющего Человека. Вряд ли можно назвать сном краснокожего человека, склонившегося над твоей постелью; из одного, здорового глаза его катятся слезы, а другой глаз, до которого ты дотронулся…

Веко было мертво, закрывая пустую глазницу. Глаз не исцелился.

– Не получилось, – прошептал Элвин. – Прости меня.

С новой силой вспыхнул стыд: Сияющий Человек спас его от зла, гнездящегося внутри, а он даже отблагодарить его не может. Но краснокожий не произнес ни слова упрека. Вместо этого он потянулся к Элвину, взял его голые плечи большими сильными руками и крепко прижал к себе, поцеловав в лоб, нежно и сильно, как отец – сына, как брат – брата, как друг – друга за день до смерти. Этот поцелуй и все, что в него было вложено, – надежда, всепрощение, любовь… «Дай мне Бог не забыть все это», – молча взмолился Элвин.

Лолла-Воссики пружинисто подпрыгнул и выпрямился. Он стал гибким, как юноша, былая пьяная развалистость бесследно пропала. Изменился, он таки изменился, и внутри Элвина вновь зародилась надежда: может, он все-таки исцелил его, вернул на свое место нечто, скрывающееся глубоко внутри? Может, исцелил его от пристрастия к виски…

Но если и так, то это не Элвин сделал, а тот свет, что на время поселился в нем. Тот огонь, который согревал без пламени.

Краснокожий кинулся к окну, перепрыгнул через подоконник, мгновение повисел на руках и скрылся из виду. Элвин не слышал, как его ноги коснулись земли, – так бесшумно он упал на землю. Как кошка.

Сколько же прошло времени? Наверное, много часов. Наверное, скоро рассвет… Или пролетело всего несколько секунд с тех пор, как Энн нашептывала угрозы ему на ушко?

Какая разница. Элвину было не до сна: он никак не мог опомниться от того, что произошло мгновения назад. Почему этот краснокожий пришел к нему? Что означает тот свет, который наполнил Лоллу-Воссики и который позднее передался ему? Он не мог улежать в постели, столько чудесного случилось с ним. Поэтому он поднялся, побыстрее натянул ночную рубашку и выскользнул из комнаты.