Дар - Даниэла Стил

Они обнялись. Господи, как Маргарет Робертсон хотелось,чтобы ее дочь могла остаться дома, чтобы произошло чудо и оказалось, что всеэто было простым недоразумением.

— Я люблю тебя, мама, — глухо сказала Мэрибет,крепко прижавшись к матери.

— Я обязательно приеду к тебе, Мэрибет, яобещаю, — шепнула мать.

Подступившие слезы мешали Мэрибет говорить, и она толькокивнула. Ноэль плакала в открытую, умоляя сестру не уезжать.

— Ну-ну, перестань, я скоро приеду. — Мэрибетпыталась храбриться, но в конце концов сама разрыдалась. — Я скоровернусь.

К Рождеству. Вот увидишь!

— Я люблю тебя, Мэрибет! — крикнула Ноэль вследотъезжающей машине.

В этот момент на крыльцо вышел и Райан, но ничего не сказал,а только помахал рукой.

Отец повез ее к пункту назначения кратчайшим путем, черезцентр города.

Монастырь показался Мэрибет зловещим и угрюмым. Отец даже нестал заходить внутрь, передав дочери ее небольшой чемодан прямо на ступеньках.

— Береги себя, Мэрибет.

У нее не поворачивался язык, чтобы сказать ему что-нибудьласковое на прощание.

Отец мог бы обойтись с ней помягче, он мог бы попытатьсяпонять ее и простить. Он мог бы вспомнить свою молодость и те ошибки — пусть нетаких ужасные, — которые он совершал. Но ее отец не был на это способен.Он не мог подняться над самим собой и над своей чудовищной ограниченностью.

— Я буду писать тебе, папа, — сказала Мэрибет.

Отец долго не отвечал ей, потом молча кивнул.

— Сообщай матери о том, как ты себя чувствуешь. Онабудет волноваться.

Мэрибет хотела спросить, будет ли он волноваться тоже, но нерешалась задавать ему подобные вопросы.

— Я тебя люблю, — тихо сказала она, когда отец ужеспускался по ступенькам, но он даже не повернулся к ней.

Когда машина тронулась, он поднял высунутую в окно руку, ноне бросил на дочь прощального взгляда.

Мэрибет нажала на кнопку звонка.

Дверь долго не открывалась, так что ей даже захотелось бегомспуститься по ступенькам я отправиться домой, но дома у нее теперь не было. Онапонимала, что родители не пустят ее обратно, пока все это не кончится.

Наконец показалась молодая монахиня.

Мэрибет назвала свое имя, монахиня кивнула, забрала у неечемодан, впустила девочку внутрь, и тяжелая железная дверь монастырского приютазахлопнулась за ней.

Монастырь Сестер Милосердия был похож на темную, мрачнуюпещеру. В этом унылом месте Мэрибет в первый же день обнаружила еще двух подругпо несчастью. Обе они были из маленьких соседних городков, и истории всех трехдевушек мало чем отличались друг от друга.

Они были уже на сносях; одна из них, нервнаясемнадцатилетняя девушка, уже на второй день пребывания Мэрибет в монастыреродила девочку, которую немедленно забрали, чтобы отдать сгорающим отнетерпения приемным родителям.

Молодая роженица даже не увидела своего ребенка.

Весь этот процесс показался Мэрибет варварским, как будтоэто была какая-то грязная тайна, которую надо было скрывать.

Другой будущей мамаше было всего пятнадцать, и она со дня надень ожидала начала схваток. Обе девушки ели и молились вместе с монашками, иразговаривать им разрешалось только в определенные часы. Мэрибет былапотрясена, когда узнала, что будущего ребенка ее соседки по комнате долженусыновить дядя девушки; несчастная выглядела очень жалко и страшно бояласьродов.

Вечером пятого дня пребывания в монастыре Мэрибет услышалаее дикие крики. Это продолжалось двое суток; монахини бегали по коридорам какугорелые, пока в конце концов юную роженицу не забрали в больницу, где ейсделали кесарево сечение. Мэрибет сказали, что девочка больше в монастырь невернется, но ребенок — мальчик — родился здоровым.

Теперь, когда обе ее сверстницы исчезли, ей стало еще болееодиноко. Мэрибет очень надеялась на прибытие других грешниц, потому чтопоговорить ей было совершенно не с кем.

При любой возможности она читала местную газету и через двенедели после приезда обнаружила там объявление о свадьбе Пола и Дебби. Отсознания того, что у счастливых новобрачных медовый месяц, а она сидит здесь, вэтой тюрьме, расплачиваясь за один-единственный вечер на переднем сиденьемашины, Мэрибет чуть было не впала в отчаяние.

То, что она должна нести это тяжкое бремя одна, казалось ейстрашной несправедливостью, и чем больше она об этом думала, тем яснееосознавала, что долее оставаться в монастыре она не может.

Хотя ей некуда и не к кому было пойти, выносить давящеемонастырское благочестие она не могла. Монахини обращались с ней довольноснисходительно, правда, не забывали брать с нее деньги, и она уже успелазаплатить им сто долларов. У нее оставалось еще семьсот и шесть месяцев допоявления на свет ребенка.

Мэрибет понятия не имела, куда податься, но этосуществование в монастырских стенах, откуда ее не выпускали, словно она былаузницей, угнетало ее. Еще несколько месяцев беременности, родовые муки,расставание с ребенком и возвращение к родителям опустошенной и измученной —это была слишком чудовищная плата за ее глупость.

Она хотела куда-нибудь уехать, жить своей жизнью, работать,завести друзей. Да и нужно-то ей было совсем немного — чуть-чуть свежеговоздуха, шума, голосов, вообще людей. А здесь Мэрибет находилась под постояннымгнетом и ощущала себя преступницей, чей грех неискупим. Даже если этодействительно было так, ей все равно не должны были отказывать в солнечномсвете и радости.

Мэрибет не знала, почему это с ней произошло; возможно,период ожидания ребенка должен стать для нее уроком, который она усвоит на всюжизнь, даром судьбы, который нельзя упускать, временем, которое не должно бытьпотеряно. Вопреки уверениям монашек, беременность не могла быть таким ужаснымнаказанием, и вскоре Мэрибет сказала настоятельнице, что уезжает.

Она соврала, что едет навестить захворавшую тетушку, внадежде, что ей поверят. Но даже если настоятельница и усомнилась в ее словах,Мэрибет знала, что ничто не удержит ее в этих мрачных стенах.

На следующий день на рассвете она покинула монастырь составшимися деньгами и чемоданом в руках и с переполняющим все ее существодолгожданным чувством свободы. Она не могла вернуться домой, но перед ней лежалвесь мир — прекрасный и неизведанный. Мэрибет никогда не чувствовала себя такойсвободной и сильной. Когда ей пришлось оставить свой дом, она испыталанепереносимую боль; сейчас же речь шла лишь о том, чтобы найти себе кров ипереждать до рождения ребенка.

Это будет легче сделать за пределами городка, поэтомуМэрибет отправилась на автобусную станцию и купила билет до Чикаго в одинконец. Маршрут пролегал через Омаху, но Чикаго был самым дальним пунктом,который способна была вообразить шестнадцатилетняя девочка; кроме того, онамогла высадиться в любой точке маршрута, а потом восстановить свой билет.Единственное, чего ей хотелось, — это уехать куда-нибудь подальше и найтиместо, где она могла бы провести следующие полгода своей жизни.