Бит Отель. Гинзберг, Берроуз и Корсо в Париже, 1957-1963 - Барри Майлз

Шестнадцатого ноября проведать Аллена и Питера в Париж на три недели приехал Алан Ансен. Они отвели его в кафе «La Royal» — место встреч гомосексуалов на Сен-Жермен-де-Пре. Позднее это кафе опишет в своем стихотворении «Зеленые балеты»[36] Гарольд Нес: «Шлепаешь по улице Сен-Мишель вдоль туалетов по направлению к Флеру… Холодные порывы ветра задувают в лицо смельчаков, которые сидят на улице. На другой стороне улицы у кафе „La Royal“ — юные проститутки. Стройные, как спички, шлюхи. Старые утомленные шлюхи. Округлые прически, каждый крашеный волосок на своем месте, за любую прелесть надо платить. Не очень-то здорово, врубаешься? Чувствуешь себя старым распутником. Теперь ты уже не в молодежной тусовке».

Ансену больше нравилось на улице Ушет, что была напротив площади Сен-Мишель, молодежь любила зависать в находящихся в подвалах джазовых клубах и барах, таких как «У Попова» и «Caveau de la Huchette». Аллен с Питером водили Ансена в свой любимый бар на улице Ушет: там по углам стояли широкоплечие юноши с бородками а-ля дʼАртаньян, сбежавшие с уроков в школе, и их молоденькие подруги, ни первые, ни вторые не могли наскрести 40 франков (10 центов) на стакан красного вина.

Он проникся симпатией к Грегори, ему понравились его работы, и он сказал, что тот может приезжать к нему в Венецию, как только захочет. Но тогда Грегори был не нужен покровитель, потому что он встретил в Лувре богатую мексиканскую девушку, и она в какой-то степени облегчила его материальные затруднения. У нее была даже машина, и она обещала отвезти их всех в Шартр. Грегори действительно хорошо писал, и Аллен с восторгом описывал Лоуренсу Ферлингетти, как тот работает, упоминая и о его бедности: «…При всей его бедности удивительно, как он, живя впроголодь, умоляя, воя, канюча, пишет восхитительные стихи… У Грегори сейчас „золотой век“, такой же, как в Мехико, может быть, даже и еще ярче, трезвый, мрачный и серьезный гений просыпается каждое утро и печатает две-три страницы стихов, написанных ночью, он балансирует на грани между реальностью и сумасшествием, кажется, он движется вперед…»

И, хотя Ферлингетти еще раньше согласился издать «Бензин», они с Грегори решили поменять в нем стихотворения местами, решив, что отбор стихотворений был произведен не совсем верно. Аллену теперь многое в книге не нравилось, несмотря даже на то бодрое вступление, что он написал в Амстердаме. Он говорил Ферлингетти: «Я рад, что тебе понравились новые стихи Грегори, „Башня Койт“ похожа на что-то действительно стоящее, вроде „Папоротникового холма“. Я был разочарован, наконец увидев его корректуру, потому что и в самом деле считаю, что он — один из великих поэтов США, но он не включил его в сборник. Мне нравятся его короткие стихи, но мне кажется, что его гений раскрывается в длинных непонятных словоизвержениях, в потоках фраз: он ведет слишком беспокойную жизнь и не может спокойно сесть и подумать и верно составить книгу — в ней должно быть больше длинных поэм. В Амстердаме я не понимал, что туда просочилось очень много ерунды вроде „Америки“ и коротких бессмысленных стихов… Но теперь все почти близко к совершенству — странно, но он лучше всего пишет, когда серьезен, то есть когда он не играется в маленького Грегори и его куколок. Я рад, что мы решили заново составить книгу и снова отложили ее выпуск, чтобы включить туда „Башню Койт“». Ферлингетти сделал какие-то выводы и в самом деле отложил книгу, чтобы включить в нее новые стихи Грегори, хотя по-прежнему не желал видеть там «Власть».

Работы Грегори стали более непринужденными, он меньше переписывал и редактировал, но по-прежнему не разделял взглядов Керуака, который выступал за полную самопроизвольность. Джек утверждал, что писать можно только абсолютно спонтанно — что никогда и ничего потом не нужно менять, даже пунктуацию. Джек писал стихи рядами, их количество определяла только скорость их печати на машинке. Грегори считал, что поэт должен быть ремесленником, знающим, как можно составить стихотворение. Остальные с этим были не согласны, и это часто становилось причиной споров о поэзии между Грегори и остальными.

Раздосадованной критикой его работы Джеком, Грегори в ответном письме сам раскритиковал работы Джека, призывая его почитать Шелли: «Когда я читаю твои стихи, я тотчас понимаю, что они были написаны левой пяткой, короче, если бы красота прошла перед моими окнами, то я бы хотел, чтобы она шла медленно-медленно, а не так, как пролетает пуля, граната или теннисный мячик, чтобы понять, в самом ли деле это красота. Ну почему же она не замедлила шаг? Мне кажется, что те, кто никогда прежде не видел красоту, должны быть довольны и этим кратким мигом, но я, как и ты, видевший ее, предпочитаю длительное ее изучение — следовательно, ты пишешь не для меня, ты пишешь для всех остальных, и, конечно же, это твой стиль, и это хорошо, и поэтому мне больше нравится твоя проза, чем твои стихи, потому что твои стихи — практически чепуха… летящий теннисный мячик». А в конце он написал: «Ты человек, который пишет книгу стихов за час, можешь написать 24 книги за один день… Но, прости меня, Джек, поэзия — это Ода Западному ветру».[37]

Наступил День благодарения, отец Аллена прислал ему 15 долларов, на эти деньги они купили на праздник индейку. Горы корреспонденции погребли под собой Аллена, и он жаловался, что ему не хватает времени работать над собственными стихами — и так будет всю оставшуюся жизнь. Кое-кто из друзей засыпал его письмами, и Аллен чувствовал себя виноватым — к середине ноября он уже должен был написать Роберту Ла Виню шесть писем. Письма приходили от Майкла Макклюра, Филипа Уолена, Лоуренса Ферлингетти, его семьи, Нила Кэссиди, Рона Лувинсона и Джека Керуака, к тому же вдобавок к письмам практически ото всех он получал отнюдь не тоненькие рукописи. Он получал письма от молодых бизнесменов, прочитавших о нем в Life, один из них поздравлял его с тем, что он свободен, что он больше не участвует в этой крысиной возне, и сожалел, что тот «потерял свою душу». Аллен писал отцу: «Я много времени провожу, а можно сказать, что и трачу впустую на написание ответов на странные письма, на все, начиная от лицемерных обращений ко мне как к Христу до писем от юных поэтов на туалетной бумаге».

Последнее относилось к Лерою Джонсу из Виллиджа, который проникся «Воплем» и подумывал о том, чтобы начать издавать литературный журнал Yugen. В своей автобиографии Джонс писал: «Я хотел, чтобы он думал, что я такой же странный человек, каким странным человеком он был для меня сам, и написал ему на Жи-ле-Кер, 9 письмо на туалетной бумаге, в котором спрашивал, а существует ли он на самом деле. Ответное письмо он тоже написал на туалетной бумаге, но она была более жесткой, на ней было удобнее писать. Он совершенно честно сказал мне, что устал быть Алленом Гинзбергом (тогда его скандальная известность только начала расти). После подписи и своего имени он нарисовал цепочку разных существ и животных, у каждого над головой сиял нимб — это была какая-то странная, но веселая процессия».