1956. Венгрия глазами очевидца - Владимир Байков

Начал он с того, что родился незаконнорожденным. Отец их бросил, и жил он с матерью и младшим братишкой в деревне в нищете. Приютила их в доме под соломенной крышей бездетная семья его дяди Шандора. Мать сумела все-таки взять Яноша в Будапешт, где, работая прислугой, прачкой, уборщицей, дала ему начальное образование. Затем он окончил профессиональное училище, что для детей пролетариев было большой редкостью. Хотя Янош и переехал в город, однако долгое время не мог там прижиться — был для городских ребят чужим, «деревенщиной», и только на каникулах, гуляя по лугам и лесам, чувствовал себя в своей тарелке и не таким ненужным, потому что собирал сучья, рубил лес, пас свиней, помогая тем самым матери.

— В Будапеште я выучился на мастера по ремонту пишущих машинок, — рассказывал Кадар. — Жизнь впроголодь вроде осталась позади, но тут грянул экономический кризис[62] и я оказался на бирже труда. Опять настала нищая жизнь: мать также потеряла работу, нашу семью выбросили на улицу, лишив жилья. К этому времени у меня начала формироваться ненависть к миру насилия и несправедливости. Тогда же, в 1931 году, я попросил, чтобы меня приняли в нелегальную молодежную организацию, к таким же юным пролетариям, как и я, знающим, как надо бороться, держаться вместе, а не сгинуть поодиночке. Мы хотели изменить эту несчастную жизнь — без работы и куска хлеба — на более светлую долю. Так судьба «проли», как называли нас — молодых рабочих, позвала меня тогда в молодежное движение. В то время я пытался зарабатывать на хлеб чернорабочим, дорожником, сторожем. Через полтора месяца, после того, как стал комсомольцем, я был впервые арестован, но это меня не испугало. Я вступил в партию коммунистов — меня опять бросали в тюрьму за мои убеждения, и не единожды. Потом я узнал, что такое глубокое подполье.

Нравилось мне в Кадаре, что он любую минуту использовал для чтения. Несмотря на то, что он не имел высшего образования и не знал иностранных языков, все же был очень начитанным, хорошо знал Эптона Синклера, Льюиса Синклера, О. Генри, Гоголя, Достоевского, Толстого, не говоря уже о родных ему Петёфи, Ади, Миксате, Морице и других венгерских писателях. Мне, откровенно говоря, разговаривать с ним о литературе было неожиданным и огромным удовольствием. Однако незнание иностранных языков, по моим дальнейшим наблюдениям, во время работы в парламенте его несколько сковывало, тем более что окружавшие его многие чиновники легко говорили на английском и на немецком.

Любимым писателем у него был также Джек Лондон, романы и рассказы которого мы вспоминали в поездках или на немноголюдных вечерних посиделках. Мы «подружились», если мне можно так сказать о дружбе переводчика с человеком такой героической судьбы.

В первые дни работы в Донбассе члены делегации стали приглашать меня поучиться играть в карты — в их любимую «улти». По ходу игры они откровенно говорили о неминуемых переменах, о расплате Ракоши, Герё, Фаркаша и иже с ними за убийство невинных людей, за скитания по тюрьмам, за пытки, которым подвергались и они, и тысячи других жертв, за раздутую для маленькой Венгрии промышленность, говорили о подневольных крестьянах в сельскохозяйственных кооперативах страны. Я понял, что в делегации есть группа проверенных единомышленников Кадара, даже, скорее, соратников — членов его будущей «команды». Потом это подтвердилось: когда в ноябре 1956 года Кадар пришел к руководству страной, многие из этой делегации оказались рядом с ним.

После Донбасса вся группа переехала в Днепропетровск. Каждый вечер, после дневных встреч на заводах, в колхозах, в институтах, где шла работа по обмену опытом, гостиница, где расположилась венгерская делегация, пустела — гости уходили побродить по городу. В ней оставался Кадар с несколькими товарищами, чтобы поиграть в его любимую игру — шахматы. Узнав о его привязанности к этой игре, шахматный клуб Днепропетровска организовал к удовольствию «старшего из гостей» своеобразный шахматный турнир. Игроков собралось больше, чем предполагалось, кроме клубных шахматных досок, многие принесли свои.

Как положено, руководители клуба попросили Кадара сказать вступительное слово, поведать, как он, занятый такими важными делами, находит время для серьезного занятия шахматами. И Кадар рассказал, что начал играть еще в юношестве, даже участвовал в турнире юных шахматистов Будапешта, организованном на средства профсоюза металлистов, и занял первое место.

— К слову, — добавил он, — там меня наградили первой марксистской книгой «Анти-Дюринг», из которой я ничего не понял, но то, что я все-таки сумел в ней разглядеть, завело меня затем в нелегальную молодежную организацию. А потом, — продолжал Кадар, — шахматы научили меня логически мыслить, рассчитывать варианты, сначала подумать, а затем уж предпринимать ход, не возноситься от побед и не впадать в отчаянье в случае поражения — все это пригодилось мне в юности, да и в последующей партийной работе и в политической борьбе.

Кадар вручил победителю турнира приз. Узнав заранее, что днепропетровцы хотят организовать турнир в его честь, он купил в антикварном магазине огромную, складывающуюся в чемодан шахматную доску с красивыми фигурами.

Кадар, как утверждали днепропетровцы, был сильным игроком и играл по меньшей мере на уровне шахматного мастера первого разряда, поэтому не все, принявшие участие в этом турнире, смогли его одолеть.

Продолжая шахматную тему, вспомнил, что по возвращении в Москву, посетив художественную выставку, Кадар обратил внимание на небольшую картину «Ленин играет в шахматы» художника Павла Судакова, к счастливому совпадению — моего школьного товарища. Картина понравилась Кадару. А финал был таков: Павел Судаков в одну из поездок в Венгрию, зная от меня об оценке Кадаром этой картины, подарил ему свою работу. Пока я работал в Венгрии, я видел, что картина постоянно висела на стене в кабинете квартиры Кадара.

…В Днепропетровске стояла теплая весенняя погода, венгерские гости с удовольствием гуляли по городу, его паркам. А когда однажды вечером молодых, жизнерадостных мадьяр пригласили на концерт в Днепропетровское музыкальное училище, то после прощального вальса танцующие пары быстро «испарились». К Кадару обратился взволнованный начальник городской милиции:

— Нам поручено охранять членов вашей делегации, так как к нам с теплыми днями «на гастроли» собирается много уголовной шпаны, а мы не можем найти ваших товарищей, до этого дня всегда ходивших группами. Как бы чего не вышло!

Кадар, как всегда в шутливой манере, успокоил милицейского начальника:

— Вы их не найдете, они разбрелись по квартирам, мы договорились быть в гостинице не позднее трех. Несмотря на их молодость, большинство ваших гостей опытные подпольщики — за ними даже хортисты не смогли уследить. Не волнуйтесь, все будет в порядке!

…Около трех ночи «дисциплинированные гуляки», все как один, были в гостинице. Что поделаешь — молодежь: музыкантши-хохлушечки были очень привлекательны, да и молодцеватые усатые мадьяры — им тоже под стать!

Приближалось время прощания с гостеприимным Днепропетровском. Кадар наносил прощальный визит секретарю обкома Владимиру Щербицкому (впоследствии первый секретарь ЦК КП Украины и член Политбюро ЦК КПСС). После дружеской беседы гость и хозяин стали прощаться. Но тут зазвонил аппарат правительственной связи «ВЧ». Щербицкий взял трубку, и из нее загремела громкая матерная ругань тогдашнего первого секретаря КП Украины А. И. Кириченко. Щербицкому стало неловко: