Время дракона - Светлана Сергеевна Лыжина

монастырём. Например, однажды летом речь зашла о том, для чего дети влезали на монастырскую ограду:

- Опять мне на вас монахи жалуются, - произнёс отец. - Говорят, что вы влезали на ограду и дразнили сторожевых собак в монастырском дворе.

- Мы ничего плохого не делали... - ответил Мирча.

- Отец, мы пытались сделать так, чтоб собаки лаяли все вместе, - тут же признался Влад. - А собаки не хотели. То одна замолчит, то другая. Они ленивые.

- Но, в конце концов, вы добились успеха? - продолжал спрашивать отец.

- Да, - кивнули сыновья.

- А если б вы свалились со стены на мостовую?

- Нет, отец, мы не свалились бы, - возразил Мирча. - Мы влезали по плющу. Там, на стене, плющ. Вот тебя он не выдержал бы и оторвался. А нам можно.

- Отец, а что ты ответил тому человеку? - спросил Влад.

- Я от вашего имени обещал, что вы прекратите дразнить собак, - сказал родитель и, улыбнувшись, добавил, - но когда я снова уеду, вы наверняка придумаете что-то ещё.

Влад с Мирчей вовсе не хотели сердить братию, но так уж выходило. Сперва они оказались пойманы в монастырской церкви, открытой для горожан, но "не для наглых мальчишек", решивших собрать с подсвечников воск, чтобы лепить из него солдатиков. В другой раз монахи жаловались, что дети поздно вечером устроили на улице под стенами обители шумную игру. А после этого случилась история с собаками.

Жалобы от доминиканцев поступали настолько часто, что отец, выяснив у сыновей подробности очередной проделки, начинал улыбаться, но дети знали, что после таких разговоров просить ни о чём нельзя. Следовало дождаться вечера.

Ждать было трудно, поэтому сыновья не выдерживали и подступали к родителю с просьбами ещё до конца ужина:

- Отец, расскажи про то, почему все братья должны жить в мире. Расскажи!

- Как же я расскажу, если вы озорничали в моё отсутствие? - возражал тот. - Мне следует как-то вас наказать.

- За что? - притворно удивлялись дети.

- За то, на что жаловался монах-доминиканец.

- Отец, но ты же на нас не рассердился, - возражал Влад.

- Верно, - усмехался отец, - не рассердиться. Должен рассердиться, но не могу, поэтому придётся рассказывать...

Прежде, чем начинать, повествователь выжидал немного, чтобы слушатели замолчали, перестали ёрзать, двигать тарелки или по-другому шуметь, а мать, понимая это, делала знак служанкам - посуду уберёте попозже.

Малолетний Влад, оглядываясь вокруг и в нетерпении ожидая, пока наступит тишина, думал, что зануды из городского совета и ябеды-доминиканцы, сами о том не подозревая, делали доброе дело. Слушать рассказы по вечерам казалось намного занятнее, чем днём, а значит - долгое ожидание в итоге приносило пользу.

Вечером малолетних слушателей не отвлекали солнечные зайчики, начинавшие прыгать по доскам потолка, когда кто-то переставлял на столе серебряный стакан или тарелку. Вечером не было и мух, которые летали по дому почти во всякое время года. К тому же вечером у отца появлялся помощник - тень. Хорошо видимый на белёной стене, этот помощник всеми силами стремился привлечь внимание к рассказчику, повторяя его действия и делая их более значительными. Если отец поднимал руку, тень тоже поднимала. Если отец наклонялся, тогда и тень наклонялась, прячась ему за спину и затем выныривая в нужный момент.

Вечером никого не отвлекал громкий возглас, ворвавшийся с улицы через окно. Ничего не громыхало вдалеке, словно спрашивая: "Что тебе важней? Послушать продолжение истории, или узнать, что же громыхнуло?" Нет, вечером слышались совсем другие звуки. Например, потрескивание свечных фитилей или шорох одежды, если кто-нибудь из домочадцев, сидевших рядом, начинал шевелиться.

По большому счёту, когда отец начинал рассказывать, Влад уже не слышал ничего, кроме родительского голоса... и голоса старшего брата, потому что Мирча по обыкновению встревал.

- Когда после долгих странствий я приехал обратно к вашему деду... - начинал родитель.

- А можно...- вкрадчиво произносил Мирча, - отец, а расскажи про то, что было чуть-чуть раньше.

- И про маму? - спрашивал рассказчик, глянув влево от себя, на жену.

- Да, и про маму, - отвечали дети.

- Ладно, - соглашался отец, - расскажу... После того состязания в Нюрнберге король Жигмонд взял меня на службу. Я всё время был при Его Величестве, ну а делать... ничего особо не делал. В ту пору король много ездил по разным странам. И я ездил вместе с ним. Жигмонда всюду принимали с большим почётом, устраивали пиры, на которых веселилась вся свита, так что я даже выучился плясать на тамошний лад, чтобы меньше времени проводить за столом и реже опорожнять кубки. И всё-таки служба оказалась трудной. В сердце нет настоящего веселья, если веселишься по обязанности, а я веселился по обязанности, потому что никуда не мог отлучиться. Временами Жигмонд забывал обо мне, но если вдруг увидит, что меня нет, так сразу: "А куда подевался мой валашский слуга?"

Влад, как и прочие слушатели, знал, что румын почти все народы упорно называли влахами, а Румынскую Страну именовали Валахия. Жигмонд, конечно же, поддерживал традицию и не думал о том, чтобы спросить у своего "слуги": "Как тебя лучше называть?"

- Как только заметит, - продолжал рассказывать отец, - так сразу шлёт кого-нибудь, чтоб разыскал меня и привёл. "Почему ты отлыниваешь от службы?" - ехидничал король. Утешенье я находил только в письмах от вашего деда, который был доволен мной и новостями, получаемыми от меня. Я ему не жаловался на жизнь, но вдруг нежданно-негаданно пришло повеление: "Сын, возвращайся домой". Я как прочитал - глазам не поверил! Вот радость-то! Перечитал ещё раз, а там дальше говорилось, что ваш дед хочет меня женить, потому и зовёт обратно.

- Что ещё там говорилось? - лукаво спрашивала мать.

- Говорилось, что у молдавского государя есть дочка, зовут её - Василика, а я должен к ней посвататься, - так же лукаво отвечал рассказчик. - Все приготовления для сватовства были уже совершены, куплены подарки и прочее. Мне оставалось только приехать домой, чтобы оттуда с большой свитой и с дарами отправиться в Молдавскую землю.

- И что ты дальше сделал? - спрашивал малолетний Мирча, помогая рассказу течь в нужное русло.

- Я пошёл к королю, - говорил отец, - и попросил позволения отлучиться со службы, а Жигмонд, услышав мою просьбу, посчитал