Мир обретённый - Нил Шустерман

...мягкое плечо...

И в этот миг на Майки снизошло озарение. Он понял, каким дураком был до сих пор, как узко мыслил. Будь здесь Алли, она бы сразу сообразила! Даже Ник додумался бы, если бы, конечно, был таким, как прежде.

— Да! — воскликнул Майки. — Да, Ник, ты можешь уйти! Ты можешь выбраться из этой клетки в любую секунду!

— О-кей, — согласился Огр.

После чего сделал шаг вперёд, затем другой, прижался к кроватным рамам... а потом продавил себя сквозь них, словно помадка, которую процеживают через сито. На мгновение он застыл — половина туловища снаружи, половина внутри, латунные прутья пронизывали его как раз посередине.

— Чуднó, — сказал он, сделал ещё один шаг и оказался снаружи. С прутьев капал шоколад.

— Получилось! — возликовал Майки.

— Да. Теперь твой черёд!

Но Майки знал — ему такой трюк не по зубам. Так же безнадёжно, как и с обезьяной.

В этот момент пробудился Кларенс. Увиденное повергло его в панику. Он вскочил, кресло отлетело и опрокинулось.

— Как?.. Как ты это сделал?.. Ты не...

Майки наклонился к Нику как можно ближе и прошептал:

— Не давай ему коснуться тебя!

Но Кларенс, кажется, гораздо больше боялся того, что Огру вздумается прикоснуться к нему.

— Не подходи! Не подходи, не то, клянусь, я...

И с этими словами он развернулся и понёсся к дому.

— Уходи, — сказал Майки. — Иди и найди Алли. У тебя получится, я знаю. Просто иди по железной дороге.

— Идти по железной дороге за Алли, — повторил Огр.

— Думай о ней, — втолковывал Майки. — Думай о ней как можно больше. Это поможет тебе помнить!

— Алли, — сказал Огр. — Мы встретились в мёртвом лесу. Только он не был мёртвым. — На мгновение лицо Огра обрело более чёткие очертания, яснее выступили скулы и подбородок. Глаза стали чуть-чуть другого оттенка. Это длилось лишь секунду, а потом пропало. — Найти Алли, — повторил Огр. — Идти по железной дороге.

Дверь развалюхи со стуком отворилась, и на веранду выскочил Кларенс с обрезом в руках — но в виде обреза дробовик существовал только в живом мире, в Междумире же ствол имел полную длину. Дуло грозного оружия смотрело прямо на Огра.

— Стоять... не двигаться... не то я... я...

Если прикосновение шрамодуха могло погасить послесвета, то что мог сделать выстрел из дробовика? Майки не хотелось выяснять это на практике.

— Беги, Ник!

Ник всегда слушался товарища. Он рванул с места; и хотя Кларенс прицелился в него, он не выстрелил. В один миг Шоколадный Огр растворился в ночи.

— Дьявол бы вас побрал со всеми потрохами! — заорал Кларенс и направил ствол дробовика на Майки, который проворно вскинул руки вверх.

— Если ты меня застрелишь, то никогда не узнаешь!

— Не узнаю чего?!

— Да ничего не узнаешь! — крикнул Майки. — Вообще ничего!

Кларенс медленно опустил ружьё.

— Рассказывай. — Затем он подошёл к опрокинутому креслу, поднял его и уселся, положив полумёртвый дробовик на колени. — Рассказывай.

— Хорошо. Что тебе хочется знать?

— Всё — как ты и сказал. Всё с самого начала. И если мне не понравится то, что я услышу, то я... ну... словом... — И он погладил дробовик, будто это была любимая собачка, разлёгшаяся у него на коленях.

Майки уселся посередине клетки, собрался с мыслями и приступил к рассказу.

— Больше ста лет тому назад мы с сестрой попали под поезд, когда шли из школы домой...

Ник, Ник, Ник, Ник.

Шоколадный Огр мало что знал и помнил.

Алли, Алли, Алли, Алли.

Но за то, что он знал и помнил, он держался со всей страстью своей души.

Майки, Майки, Майки, Майки.

Он обнаружил, что положение духа, у которого не все дома, хоть и не очень приятно, но в то же время имеет свои хорошие стороны. Теперь Огр чувствовал такую свободу, которой, как он подозревал, у него никогда не было в предыдущей жизни. Никаких особенных надежд — но и никаких особенных опасений; и если ему случалось иногда испытывать страх, это чувство быстро рассеивалось — словно летнее облачко, не успевающее пролиться дождём.

Одним словом, быть Шоколадным Огром не так уж и плохо, хотя óгром он себя, в общем, не чувствовал. Огры плохие, они всё крушат и ломают. А ещё они кушают людей. Нет, огр — неподходящее имя. Он чувствовал себя скорее Шоколадным Зайцем. Когда он сказал об этом Майки, тот велел ему никогда так не говорить.

— Зайцы — робкие, трусливые и глупые, — наставлял его Майки. — Ты совсем не такой!

— Нет, такой! — возражал Ник. — Я глупый!

— Нет, это не так, — уверял Майки. — Ты просто не в себе. А если человек не в себе, это вовсе не значит, что он дурак. Ты просто... немного запутался.

Как же тут не запутаться? Особенно после подобных «утешений». Если он не в себе, то где же он тогда?!

Ник, Ник, Ник, Ник.

Он убежал от клетки, от дома-развалюхи, от чокнутого мужика со шрамами и теперь шёл по железнодорожной колее, как велел ему Майки. Идти было легко — ведь колея находилась в Междумире. Он шёл и беспрестанно твердил единственные три вещи, которые твёрдо знал.

Алли, Алли, Алли, Алли.

Он не заглядывал далеко, жил одним днём и был вполне этим доволен, однако где-то в глубине своего существа ощущал некую печаль. Тоску по всему тому, чем он был раньше, пусть он больше и не помнил, чем же он был. Он знал, что когда-то обладал светлым умом. Что за ним шли сотни послесветов. Что поезд, за которым он сейчас гонится, ещё недавно принадлежал ему самому. Майки рассказал.

Майки, Майки, Майки, Майки.

Но хотя у него и не сохранилось воспоминаний обо всех этих вещах и событиях, Ник сознавал: его прежнее «я» не ушло окончательно. Память о былом Нике продолжала жить, но только не в нём самом, а где-то в большом мире, в людях, которых он знал и любил. Когда он увидел Майки, кое-какие из этих воспоминаний вернулись к нему.

Алли, Алли, Алли, Алли.

А когда он увидит Алли, к нему придут и другие воспоминания. Собрав их все, он сможет вновь по кусочкам воссоздать Ника — того мальчика, которым он когда-то был.

Мэри, Мэри, Мэри, Мэри.

При этом имени он застыл как вкопанный. Оно пришло из ниоткуда — а Ник знал, что «ниоткуда» частенько выдаёт на свет очень важные вещи. В этот момент к нему пришло некое чувство — достаточно тёплое, чтобы согреть его внутри, но и достаточно холодное, чтобы его шоколадные тело осталось более-менее твёрдым. Горячая радость пролилась в сосуд леденяще дурного предчувствия. Эмоции перемешались, он больше не мог отделить их друг от друга. Взглянув на свои руки, он впервые за долгое время увидел на них нечто, напоминающее ногти...