Очаровательная проказница - Лиз Карлайл

Он поднял взгляд.

— Неблагородным, Мария? Ты это имеешь в виду?

— Нет, именно вы имели это в виду, — ответила она с некоторой горечью. — Вы снова и снова уговаривали меня стать вашей любовницей. Мужчина не совращает женщину, на которой собирается…

— Мария! — мягко перебил он. — Мария, не говори так.

— Да. — Слово с дрожью слетело с ее губ. — Да, я не буду так говорить. «Совращает» — уродливое слово, правда? И мне винить некого, кроме себя. Я ложилась с вами в постель по собственной воле.

Это великодушная интерпретация того, что случилось, подумал Робин. И говорить нечего, он использовал все оружие из своего обширного арсенала обаяния, чтобы получить от нее то, что хотел. Будь на его месте человек лучше его, он сожалел бы об этом. Но Робин этого не делал, не мог. Полгода он спал с ней в свое удовольствие и наслаждался каждой минутой. Теперь, столкнувшись с перспективой потерять Марию, он впал в отчаяние. Одурманенный, захваченный незнакомыми эмоциями, Робин совсем забыл клятву, данную брату.

Мария все еще рассматривала узор на ковре. Плечи расправлены, но Робин знал, что ее едва не трясет от горя. Нужно что-то сделать.

Он хрипло прочистил горло.

— Свадьба состоится не раньше осени. Я должен провести несколько недель в Суссексе со всем семейством. Но я вернусь в Лондон, Мария, как только смогу, клянусь.

Она вдруг вскинула голову и пронзила его взглядом.

— Да? И какое это имеет отношение ко мне?

Робин подошел еще на шаг.

— Мария, любимая, это не так долго, — умолял он.

— Простите, что? — Ее голос больше не колебался.

— Я… я только сказал, — продолжал Робин, — ну… гм… когда я вернусь… возможно, мы могли бы… Ты и я…

— Высокомерный негодяй! — перебила Мария. — Как ты смеешь?! — Не спуская глаз с Робина, она схватила со столика медный подсвечник и ринулась к нему.

— Мария! Подожди!

— Подождать? — воскликнула она, размахивая подсвечником. — Я тебе покажу «подожди»! Ты смеешь предлагать мне спать с мужем другой женщины?

— Нет, я только думал… — Округлив глаза, Робин подыскивал объяснение.

— Что я шлюха? — кричала Мария. — Что я пойду на прелюбодеяние?

— Нет-нет! Но если я только мог бы видеть тебя…

— Нет, увидишь это! — прошипела она. И уравновешенная, добросердечная Мария швырнула ему в голову подсвечник.

— Мария, подожди! — Выронив обе шляпы, Робин увернулся. Подсвечник звякнул о дубовую каминную полку.

— Вон! — крикнула она. — Вон из моего дома, Роберт Роуленд! И не смей больше появляться у меня на пороге! Ты меня слышишь?

— Но, Мария… Мы же любим друг друга, ведь любим?

— Нет, ты меня никогда не любил! — Ее лицо было искажено гневом. — О, я знала, Робин, знала, что дочь сельского священника недостаточно хороша для тебя. Я понимала, что, в конечном счете, тебя потеряю. Но я никогда не думала, что ты считаешь меня обычной проституткой.

— Нет, милая, нет! — Робин двинулся к ней. Мария отступила в холл.

— Не подходи! — крикнула она, выхватив из подставки длинный черный зонт. — Не прикасайся ко мне, даже не говори со мной. Убирайся!

Теперь она почти рыдала, слезы гнева катились по ее лицу. Робин был не в состоянии думать здраво.

— Мария, она моя родственница, — забормотал он. — Если она не выйдет замуж, отец сошлет ее в провинцию. И… ты не знаешь Зоэ. Она похожа на хрупкий цветок, Мария. Не могу представить, что ее сошлют в Шотландию. Она там умрет. Видит Бог, я не хочу этой женитьбы, но я должен это сделать. Разве ты не понимаешь, как мне это тяжело?

— Как это тяжело тебе? — Мария прижалась к противоположной стене.

— Мария… — Он печально распахнул руки. — Я… я люблю тебя.

Вот оно… наконец. Эта волшебная фраза обеспечивала превращение любой женщины в мягкий пудинг. И, что еще страшнее для Робина, она очень походила на правду. Да, это была ужасная правда.

Но пудинга Робину не досталось. Вместо этого гнев на лице Марии сменился насмешкой.

— Бедный мальчик! — Она оторвалась от стены, прямая как столб, и с силой сунула зонтик на место. Было понятно, что она с радостью воткнула бы его в другое место. — Как жаль, что ты не разобрался в своих чувствах до того, как скомпрометировал ее. Ты мог бы избавиться от этой беды.

У Робина сдавило грудь. Боже милостивый, он позволил себе влюбиться в эту женщину… и теперь он ее теряет!

— Мария, ты… ты не могла об этом слышать.

— Мне не нужно это слышать! — отрезала она. — Я знаю. Вы всего лишь милый и обаятельный повеса, лорд Роберт Роуленд, и все это знают. — Она прошла по узкому холлу и резко распахнула дверь. — А теперь вон из моего дома! Убирайтесь! Может быть, Господь явит мне свою милость, и я до конца дней своих вас не увижу.

— Мария… — Робин понурил голову, чувствуя подступившие слезы. — Мария, ты действительно этого хочешь?

— Да, — сурово сказала она, — я действительно этого хочу.

— Я не верю тебе, — запротестовал он. — Мария, я люблю тебя. Клянусь. Я все бы для тебя сделал. Пожалуйста, не отвергай меня.

— Но я не люблю тебя, Робин. — Жалость промелькнула на ее лице. — И ты меня не любишь. Но если ты меня любил… если когда-нибудь испытывал ко мне что-то… хоть отдаленно похожее на нежность, обещай, что я больше никогда тебя не увижу и не услышу о тебе. Это единственное, что ты можешь для меня сделать. Обещай мне.

— Ты меня никогда не простишь? — тихо сказал он.

— Нет, — ответила Мария. — Я тебя никогда не прощу. И никогда не прощу себе, Робин, того, во что я позволила тебе меня превратить.

Забыв шляпу, Робин переступил через порог.

— Тогда я обещаю, Мария, — сказал он. — Честью клянусь.

— Честью? — тихим эхом отозвалась она. — Подумать только! Интересно, чего она стоит?! Дверь гулко захлопнулась за ним.

Старая пословица «Беда не приходит одна» как никогда лучше соответствовала тому, что происходило в следующую неделю в Стрэт-Хаусе. Зоэ Армстронг два дня пролежала в постели, заливаясь слезами. С ней нянчились ее служанка Труди, три горничные и дворецкий Маклауд.

На третий день ее сводную сестру Валерию освободили от уроков, чтобы она развлекала Зоэ, на четвертый начали приносить подносы с любимыми блюдами. На пятый день служанка начала готовить микстуры и припарки, и к концу недели ей прислуживала уже половина слуг.

Ее избалованность в значительной степени была следствием ошибок ее отца. Когда Зоэ было лет восемь, ее гувернантка позволила себе отвратительное высказывание, и лорд Рэннок понял, хотя и с опозданием, что для благополучия ребенка нужно несколько больше, чем слуги, которых можно нанять за деньги. Нужно самому поселиться дома и щелкать хлыстом над головами слуг, а в последнем никто с Рэнноком не сравнится.