Забытый легион - Бен Кейн

Конец был совсем близок.

Брак кивнул, он, как и прежде, безоговорочно верил двоюродному брату.

Бренн погладил юношу по спине:

— Пойдем. Аллоброги все же останутся на свете.

Воины повернулись к лесу, собаки привычно потрусили следом. Но едва они успели сделать пару шагов, как Брак остановился.

— В чем дело? — прошептал Бренн. — Нельзя терять ни минуты.

Лицо Брака выразило неописуемое изумление. Вдруг изо рта у него сбежала тонкая струйка крови, и он повалился на колени. Прямо в середину спины ему глубоко вонзилось римское копье.

— Нет! — Великан кинулся к Браку и выругался, заметив легионеров, которые ухитрились незаметно подкрасться к ним на расстояние броска. Их было не меньше двадцати — он не смел надеяться в одиночку одолеть столько врагов.

И тут на него нахлынула печаль. Бежать было уже незачем.

— Прости… — с усилием выговорил Брак.

— За что? — Бренн сломал пилум пополам и осторожно повернул Брака на бок.

— Бежал медленно. И тебя не послушался. — Лицо юноши сделалось пепельно-серым. Жить ему оставалось совсем Недолго.

— Ты ни в чем не виноват, мой храбрый родич, — ласково сказал Бренн, нежно взяв Брака за руку. — Отдохни здесь немного. А мне очень нужно убить нескольких римских подонков.

Брак чуть заметно кивнул.

Печаль перехватила горло Бренна, но ее тут же пересилил гнев, мгновенно растекшийся по жилам. Он сжал на прощание ладонь Брака и вскочил на ноги.

Друид ошибся. Ему тоже предстояло умереть сегодня. Все равно смысла жить дальше не оставалось.

И тут на него градом посыпались копья, вернее, они летели мимо него, с глухим стуком втыкаясь в деревья. Одна из собак взвизгнула от боли и забилась в предсмертных судорогах на земле: длинный металлический стержень пронзил ей брюхо. Второй пес испуганно застыл на месте, поджав хвост.

Легионеры со всех ног бежали к нему, часть из них была уже шагах в двадцати.

— Сукины дети! — Бренн выхватил из колчана стрелу, натянул тетиву и, почти не глядя, выстрелил в ближайшего солдата, зная, что попадет ему в горло. Три следующие стрелы галла также оказались смертоносными. Но затем римляне приблизились настолько, что ему пришлось отбросить лук и взяться за копье. Когда враги окружили его, заслоняясь своими скутумами — выпуклыми щитами — и держа мечи наготове, Бренн наконец-то позволил боевой ярости полностью овладеть собой. И конечно, напрочь забыл о всяких дальних странствиях.

Потому что по его вине погибли в одиночестве жена и сын. По его вине расстался с жизнью Брак. Он испортил все, что только мог. Теперь Бренн хотел только убивать.

— Выродки! — Он научился кое-каким латинским словам от торговцев, постоянно проходивших в этих местах. — Ну, подходи! Кто следующий? — И, не дожидаясь ответа, он метнул свое копье. Тяжелое острие без труда проткнуло и щит, и бронзовую кольчугу легионера и вонзилось ему в грудь. Воин рухнул, даже не вскрикнув, изо рта у него хлынула кровь. Бренн молниеносно наклонился, подхватил копье, выпавшее из рук Брака, и проделал точно то же самое с другим римлянином.

— Ну, падаль галльская, у тебя остался только кинжал, — сердито рявкнул офицер в красном плаще и прикрикнул на легионеров: — Хватайте его!

Воины, как один, вскинули свои скутумы и, сомкнув цепочку, двинулись вперед, переступая через трупы.

Бренн испустил оглушительный боевой клич и кинулся на них. Весь его народ истребили в одной короткой яростной схватке. И он был готов умереть, желал смерти. Лишь бы закончилась неодолимая душевная боль.

Вырвав у ближайшего воина щит, галл перехватил его обеими руками и, ударив плашмя с резкого разворота, сбил с ног сразу нескольких легионеров. Воспользовавшись мгновением растерянности, Бренн подскочил к тому легионеру, у которого отобрал щит, и мощным ударом снес ему голову. Не обращая внимания на кровь, хлынувшую ему на ступни, он выдернул из земли гладиус. Никогда еще ему не приходилось держать в руках римский меч. Ну, а хозяину оружие больше никогда не понадобится. Чтобы ощутить баланс, он взмахнул обоюдоострым клинком, успев пожалеть, что нет привычного длинного меча.

Получив оружие, Бренн оказался в еще более тяжелом положении. Не желая идти на неизбежную смерть, оставшиеся тринадцать легионеров подались назад.

— Хватайте его, болваны! — взревел офицер; султан из конского волоса на его шлеме мотался, как хвост настоящей бегущей лошади. — Шестимесячное жалованье в награду тому, кто возьмет его живым!

Вдохновленные обещанной наградой, враги вновь шагнули вперед, окружив галла сплошной стеной из сомкнутых щитов. Бренн убил еще троих легионеров, но все же кому-то удалось врезать ему по затылку рукоятью меча. Он споткнулся, зашатался, но успел, падая, последним отчаянным выпадом вспороть брюхо еще одному римлянину.

Уцелевшие враги разразились радостными криками.

Бренн лежал на густо залитой кровью земле, его туловище было испещрено множеством мелких ран и порезов.

— Хвала Юпитеру, среди галлов немного таких быков! — бросил с презрительной ухмылкой офицер. — А не то вы, бабы, никогда не одолели бы их.

Воины покраснели от стыда, но промолчали. За пререкания командир мог подвергнуть любого из них суровому наказанию.

Израненный и избитый, Бренн все же попытался продолжить бой. Он сделал усилие, чтобы подняться, но оказалось, что даже его огромная сила имеет предел. Его взор застлал багровый туман. Словно издалека, донеслись слова центуриона:

— Свяжите ему руки и ноги и отнесите к лекарю.

Один из солдат, разгоряченный после боя, все же дерзнул возразить:

— Позволь убить его, господин. Он же прикончил одиннадцать наших!

— Болван! Проконсул Помптин требует добыть как можно больше рабов. А с этим сравнится мало кто из римских гладиаторов. Он стоит куда больше, чем вы все, живые и мертвые.

Бренн закрыл глаза и позволил беспамятству овладеть им.

Прошло пять лет…

Рим, весна 56 г. до н. э.

— Будь ты проклят, Ромул. Иди сюда, живо! Не то получишь трепку!

Гемелл прервал свою тираду. С торговцем, приземистым краснолицым толстяком, частенько случались припадки неукротимой ярости. Вот и сейчас он стоял посреди просторного, залитого солнцем перистиля[3]своего дома, тяжело дыша, обливаясь потом и бешено вращая глазами. Заприметив движение возле ярко раскрашенной статуи, окруженной кустами и невысокими деревьями, он, двигаясь на удивление проворно, метнулся туда и сунул за постамент, с которого ухмылялся сатир, пухлую руку с унизанными перстнями пальцами.