Токсичные родители. Как вернуть себе нормальную жизнь - Крейг Бак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Папа давал мне попробовать глоточек примерно раз в неделю. Я ненавидела вкус, но он так радовался, что я все выпивала. Помню, что когда мне исполнилось одиннадцать, он купил бутылку, и мы ее распивали вдвоем в машине, а потом поехали кататься. Сначала мне нравилось, но потом я стала бояться: хоть я и была ребенком, но даже тогда понимала, что он не контролирует машину. Я продолжала все это делать, потому что благодаря алкоголю у нас с отцом были особые отношения. Мне начала нравиться выпивка, ведь когда я пила, отец был доволен мной. Так постепенно я превратилась в такую же алкоголичку, как и он…
Минимум каждый четвертый ребенок из семей алкоголиков тоже становится алкоголиком, и многие из них впервые пробовали алкоголь в раннем детстве из рук отца или матери. Выпивка создает между ребенком и родителем-алкоголиком особую, тайную связь. И ребенок воспринимает такого рода конспирацию как товарищество, дружбу. Подобные отношения часто бывают единственными признаками любви и одобрения, на которые может рассчитывать ребенок.
Даже если родителю-алкоголику не удается приучить ребенка к спиртному, дети из таких семей остаются крайне уязвимыми перед разными зависимостями. Мы не знаем, почему так происходит, возможно, что существует наследственная предрасположенность к разного рода зависимостям или биохимическое расстройство. Я предполагаю, что это может быть из-за того, что поведение и убеждения личности формируются за счет подражания родителями. Своим взрослым детям родители-алкоголики оставили в наследство подавленную ярость, депрессию, печаль, недоверчивость и неустойчивые отношения, кроме уже упоминавшегося гипертрофированного чувства ответственности. Оставили они и представления о средстве от всех проблем, с помощью которого повзрослевшие дети будут пытаться справиться со всем этим, – алкоголь.
ТЫ НИКОМУ НЕ МОЖЕШЬ ДОВЕРЯТЬ
Дети в семьях алкоголиков очень рано усваивают, что близкие люди могут ранить, причинить вред и вести себя непредсказуемо, поэтому большинству из них дружеские и любовные отношения внушают страх. Для полноценных отношений – как между любовниками, так и между друзьями – требуется определенный уровень чувствительности, доверия и открытости, а это именно те качества, которых не хватает детям из семей алкоголиков. Повзрослев, такие дети тянутся к людям эмоционально недоступным, замкнутым из-за собственных психологических проблем. Таким образом, выросший ребенок создает лишь иллюзию отношений, не признавая своей боязни истинной близости.
Друг Марии с типом личности «доктора Джекила и мистера Хайда» повторял поведение ее отца – иногда он был замечательным человеком, а иногда – ужасным. Выбрав в партнеры такого изменчивого, склонного к насилию мужчину, Мария не только повторяла знакомый сценарий из детства, но и обеспечивала себе уверенность в том, что ей не придется рисковать и отправляться в путешествие к полноценным отношениям по опасным рекам истинных чувств. Она отчаянно цеплялась за миф о том, что ее отец был единственным мужчиной, который на самом деле понимал ее. Стойкое нежелание Марии развенчать этот миф не только мешало ее отношениям с друзьями, но и плохо сказывалось на наших с ней сессиях в терапевтической группе. Власть мифа была настолько сильной, что Мария сдалась и пожертвовала собой ради иллюзий.
Я до сих пор не могу забыть ту печаль, которая охватила меня, когда Мария решила покинуть группу. Я напомнила ей, что она знала: терапия бывает болезненной, и неприятные эмоции – часть процесса. На мгновение мне показалось, что Мария готова передумать, но потом она сказала:
Послушайте, я не собираюсь отказываться от моего отца из-за вас. Я не хочу злиться на него. И я не собираюсь защищать его здесь от ваших нападок. Мы с отцом нужны друг другу. Почему я должна доверять вам больше, чем ему? Я не верю, что кому-то из вас есть дело до меня. Я не верю, что кто-то из вас окажется рядом со мной, когда мне будет плохо.
Группа Марии состояла из людей, которые подвергались насилию со стороны родителей, и они-то как раз отлично понимали, через что ей пришлось пройти. Участники группы были очень добры к ней и искренне старались поддерживать ее, но Мария не принимала от них помощь. Для нее мир был опасным и коварным местом, населенным эмоциональными варварами. Она верила, что если позволит кому-то приблизиться к себе, эти люди сделают ей больно и бросят на произвол судьбы. Ирония заключалась в том, что все это было верно и касалось в первую очередь ее отца.
Неспособность Марии доверять – это самая трудноизлечимая травма, которую нанес ей алкоголизм отца. Если нельзя доверять отцу, кому тогда вообще можно доверять? Доверие – это самый слабый и деликатный птенец из нашего эмоционального гнезда, в сложных жизненных условиях он погибает первым.
Потеря способности доверять – это общая черта взрослых детей алкоголиков. Вот что рассказывал о себе Виктор:
Мне всегда было страшно, когда жена хотела что-то сделать без меня, даже если она всего лишь собиралась поужинать с подружками. Я боялся, что она бросит меня, потому что не доверял ей. Я думал, что она встретит кого-то лучше меня. Я хотел постоянно контролировать ее, никуда не отпускал, чтобы самому не волноваться.
Ревность, чувство собственности и подозрительность – это все отголоски из прошлого детей алкоголиков, которые в раннем возрасте усваивают, что отношения заканчиваются предательством, а любовь ведет к страданиям.
«Но вчера же ты говорил, что все хорошо!»
Эмма, высокая женщина с приятным голосом, дантист, обратилась ко мне по совету врача, который предположил, что ее мигрени могли иметь психологическое происхождение. Зная, что головные боли часто являются следствием подавленного гнева, я первым делом спросила, на что или на кого Эмма злится. Мой вопрос удивил ее, но, поколебавшись, она ответила:
Вы правы, я злюсь. Злюсь на мою мать. Мне сорок семь лет, а она продолжает вмешиваться в мою жизнь. Вот, например, в прошлом месяце я собиралась поехать в Мексику. Я очень ждала этой поездки, но за три дня до отъезда мама мне позвонила. И я даже не удивилась этому! По ее дрожащему голосу я поняла, что она пьяна и плакала. Она сказала, что отец уехал на две недели на рыбалку, что у нее депрессия… и стала просить меня пожить с ней несколько дней. Я объяснила, что планировала поездку, но она сразу же опять начала рыдать. Я пыталась убедить ее поехать к тете, но она стала говорить, что я не люблю ее… и так, слово за слово, все закончилось тем, что я пообещала отменить поездку в Мексику и побыть с ней. Я все равно не смогла бы уехать спокойно, зная, что она снова пьет.
Я предположила, что подобные истории привычны для Эммы, и она подтвердила это:
Пока я была ребенком, такое происходило постоянно. Мне все время приходилось ухаживать за ней, а она даже не ценила этого! Мать придиралась ко мне, я никогда не знала, с каким настроением она меня встретит, никогда не могла понять, чем угодить ей, – каждый день у нее были разные приоритеты. Помню, как получила двойку[5] по истории и боялась возвращаться домой. Такая отметка означала четыре часа нотаций о том, какая я бесполезная неблагодарная неудачница, ни один мужчина не заинтересуется мной. Когда я все же пришла домой, то застала мать в хорошем настроении. Она просто расписалась в дневнике и сказала, что я у нее – умная девочка и вовсе не стоит так переживать из-за каких-то отметок. Я не верила своим ушам! Но потом она выпила свои привычные четыре коктейля перед ужином… Я забыла поставить солонку и перечницу, когда накрывала на стол, и мать из-за этого взорвалась так, как будто я была виновна в развязывании мировой войны или чего-то подобного. Я не могла понять, как она могла так быстро разлюбить меня лишь за то, что я забыла про соль и перец.
