Я возьму твою дочь - Сабина Тислер

– Хм… – сказала она и просияла. Потом воскликнула: – До субботы! – и побежала назад в магазин.

С тех пор они стали неразлучны. Они встречались каждый вечер, ходили в кино, ездили в Ареццо, сидели, держась за руки, половину ночи на пьяцца Гранде, считали падающие звезды, загадывали втайне друг от друга одни и те же желания или обнимались, когда думали, что их никто не видит.

Риккардо не мог поверить своему счастью. Надо же было такому случиться, что самая желанная женщина в Вальдамбре влюбилась именно в него! Теперь друзья и коллеги при встрече с уважением смотрели на него, и ходили слухи, что он знает какой-то «хитрый трюк», потому что он не был ни самым богатым, ни самым красивым из них.

Риккардо пропускал все это мимо ушей, и они планировали свадьбу.

Четыре часа спустя Йонатан ехал за Риккардо на изрядно помятом темно-зеленом двенадцатилетнем «фиате». У него был техосмотр с запасом еще на полгода, не было никаких запасных частей, зато оказался привод на все четыре колеса. На нем Йонатан мог запросто доехать до Ла Пассереллы. Он выторговал его за тысячу двести евро, и ему даже удалось расплатиться кредитной карточкой, что значительно облегчило дело. Риккардо уладил все формальности по поводу налогов и страховки, и Йонатан чувствовал себя таким свободным и счастливым, каким был вскоре после окончания школы, когда получил свою первую машину – подержанный «фольксваген-жук».

На заднем сиденье у него лежали два пакета с продуктами на следующие пару дней, которые он купил в супермаркете в Бучине, а в портмоне было четыреста евро, снятых к банкомате. А если Риккардо еще и удастся подсоединить полные баллоны с газом и, словно волшебнику, провести и его холодную как лед комнату горячую воду, то все будет просто великолепно.

Усадьба выглядела покинутой. Софии нигде не было видно, и Аманда тоже вела себя тихо.

В тусклом свете уличного фонаря Йонатан смотрел на дождь, целую массу воды, которая уже несколько часов низвергалась с неба и превратила дорогу перед домом в бурный ручей. Он словно завороженный стоял у окна, а в это время робкие языки пламени лизали дрова, уложенные в камине. Кроме того, Йонатан зажег газ. Пока что тепла не чувствовалось, но нужно было набраться терпения. Баллоны с газом были подключены, теплая вода подавалась, но он собирался принять душ, когда комната прогреется хотя бы до тринадцати-четырнадцати градусов.

Когда он поблагодарил Риккардо за помощь, тот широко улыбнулся и, прежде чем исчезнуть в дровяном сарае, в знак приветствия приложил руку к кепке.

Поскольку в Ла Пассерелле шума цивилизации было немного – лишь изредка пролетал какой-нибудь вертолет или где-то в лесу раздавался звук одинокой бензопилы – вечер, хотя и не с чем было особенно сравнивать, показался Йонатану совсем тихим. Был слышен только беспрерывный шум дождя.

Он подошел к еще не распакованному чемодану, вынул из него свернутый рулоном предмет и медленно, осторожно развернул.

Он долго, несколько минут, смотрел на портрет. И лишь когда почувствовал, что сердце готово выскочить из груди, что он больше не сможет этого выдержать, отложил его в сторону, встал и подбросил еще пару поленьев в огонь.

Через два года после бурного разговора с Йонатаном Яна открыла танцевальную студию «Прима-балерина» и по-настоящему расцвела. Она была довольна и полна сил: десять часов преподавания танцев ежедневно, казалось, никак не сказываются на ней. Йонатан оказался прав: после периода становления, который длился полгода, у Яны уже не было отбоя от учеников, а через год ей даже пришлось отклонять некоторые заявки и составлять список очередников, который становился все длиннее и длиннее.

И отношения с Жизель улучшились, поскольку у Яны уже не было времени, чтобы непрерывно контролировать дочь и она перестала придираться к ней.

А девочке больше ничего и не хотелось, лишь бы ее оставили в покое.

Когда Жизель исполнилось тринадцать лет, Йонатан переоборудовал для нее мансарду. Теперь у нее была собственная маленькая квартирка и художественное ателье. Йонатан распорядился сделать крышу стеклянной, чтобы в помещении было больше света и Жизель могла видеть небо, когда занималась рисованием.

Из странного чувства стыда Йессены не решались говорить об этом вслух, но все они были чертовски счастливы и благодарны судьбе.

Жизель легко, без усилий закончила среднюю школу и теперь все больше времени отдавала занятиям изобразительным искусством. Иногда она писала очень четкие, даже резкие картины, своего рода фотографический реализм, даже если их содержание зачастую было ирреальным. Не было ни одного человека, который, разглядывая ее рисунки, не удивлялся бы, как совсем еще молодой девушке удалось создать их. У нее не было друзей, она не ходила на праздники и вечеринки, не посещала мероприятия, которые организовывал отец, только рисовала как одержимая. В тысяча девятьсот девяносто седьмом году она подала заявление в Академию искусств на отделение изобразительного искусства. Приемный экзамен оказался для Жизель очень легким. Профессор посмотрел три ее рисунка, сказал от всего сердца «Добро пожаловать!» и решил для себя, что в дальнейшем будет внимательно наблюдать за развитием столь исключительного таланта.

Яна и Йонатан очень гордились дочерью.

Жизель выработала в себе привычку как минимум два раза в неделю куда-нибудь выезжать в поисках свежих впечатлений и новых сюжетов. Она садилась в метро или автобус, устраивалась в кафе или ресторане, рисовала влюбленные парочки на берегу озера Ваннзее или играющих у бассейна детей. Она останавливалась у церкви, на Музейном острове, перед зданием Рейхстага или просто в лесу. Она ложилась на траву и делала наброски листьев и крохотных цветков. Она часами сидела в зоопарке и рисовала животных – как в движении, так и неподвижных. Город предлагал неожиданные возможности, и Жизель считала, что еще никогда в жизни не была так счастлива и свободна.

Был конец мая. Она сидела в Народном парке на скамейке и как раз распаковывала пиццу, которую собиралась съесть, прежде чем начать работу, когда ее внимание привлек молодой человек справа. Он сидел неподвижно, опираясь правой рукой на спинку скамейки. На голове у него были наушники. Он показался ей странным, и Жизель принялась наблюдать за ним. Он производил впечатление парковой скульптуры, и она уставилась на его грудь, чтобы увидеть, дышит ли он вообще.

Было жутковато, он казался таким чужим, а потом вдруг она заметила, что у него по лицу бегут слезы. Молодой человек, который был выше, крепче, сильнее и старше ее, в солнечный майский день сидел на скамейке в парке и плакал.

Жизель села рядом и осторожно положила руку ему на плечо.

– Эй… – сказала она тихо, хотя и понимала, что он вряд ли услышит ее из-за наушников.

Молодой человек никак не отреагировал, даже не вздрогнул.

Жизель понадобилось все мужество, чтобы преодолеть себя, но все же она осторожно протянула руку и нежно погладила его по спине, словно не хотела, чтобы он это заметил.