Теракты и диверсии в СССР. Стопроцентная раскрываемость - Вадим Удилов

Шифруя себя под геолога, я сказал примерно так: «Изыскания будут проводиться завтра и послезавтра, нужны спецаппаратура и соответствующие геологи. Прошу заранее их подготовить и забронировать для них билеты на самолет. Телеграмма у заместителя, возможно, придет с опозданием».

На следующий день, открыв дверь в кабинет заместителя шефа, я стал свидетелем весьма нелицеприятного его разговора с Москвой. В конце он вдруг сказал, что Удилов у него в кабинете, и передал мне трубку. Тогда в первый и последний раз я разговаривал с начальником Первого главного управления КГБ генералом Сахаровским. Мне было сказано: «Согласно вашему устному докладу мы утренним рейсом отправили к вам группу специалистов. Что-нибудь изменилось в обстановке?»

— Ничего не изменилось. Работу начнем сегодня!

— Передай трубку хозяину…

Концовка разговора была загадочной. Мой вице-шеф отвечал только: «Да, да, слушаюсь, хорошо, да, да». Потом наступила тягостная тишина. И только через минуту, посмотрев на меня исподлобья, вице-шеф сказал: «Ты еще крепко запомнишь меня!» И я действительно его запомнил на всю свою жизнь. Через несколько месяцев, по ложным доносам, я был отозван из Болгарии и проходил центрально-врачебную экспертную комиссию на предмет увольнения из КГБ, хотя мой срок выслуги к тому времени составлял 24 года 10 месяцев и 22 дня. Только месяца не хватало до получения законной пенсии, а заслуги кадровиков КГБ никогда не интересовали. Они жили по своим неписаным правилам: «Как скажут, так и сделаем».

Однако для досрочного увольнения должно быть хоть какое-нибудь формальное обоснование. По служебному несоответствию не могли. Результаты говорили в мою пользу. По политическим мотивам? Вроде бы тоже не проходит. Из семьи красногвардейцев. Свыше двадцати лет — член ВКП(б), КПСС. Фронтовик, награжденный боевыми орденами и медалями. Изъян все-таки нашли. К этому времени я уже страдал болезнью ног — облетерирующим эндартериитом, или, по-народному, перемежающейся хромотой. Следовательно, на ЦВЭКе меня должны признать негодным к дальнейшей воинской службе и предлог для увольнения, хотя и формальный, будет найден. Мыкаясь в поисках справедливости по начальству, партийным инстанциям, по Управлению кадров, я понял, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

Мой план был бесхитростный и рассчитан на милосердие наших людей. Первое, что я сделал, это сфотографировался в парадной форме со всеми своими орденами и медалями, а фотографии взял с собой на заседание ЦВЭКа. Раздеваясь на медицинской комиссии, я якобы случайно рассыпал эти фотографии и с какой-то присказкой, насорил, мол, своими фронтовыми наградами, стал собирать карточки, укладывая их на стол. Возглавляла ЦВЭК врач, женщина, участник войны. Она взяла мою фотографию и спросила:

— Когда вас наградили орденом Красного Знамени?

— В восемнадцать лет на фронте, за разведку в танковом рейде по тылам противника.

— Вы что, почетный чекист?

— Даже дважды: СССР и Болгарии.

— А это что за орден, покрытый белой эмалью?

— Болгарский. Получил его три месяца назад за оказание помощи в разоблачении крупного американского шпиона.

Членам комиссии стало понятно, что мое досрочное увольнение из КГБ целиком зависит только от их медицинского заключения. И я до сих пор с теплотой и благодарностью вспоминаю их всех. В заключении нестандартно написали: «К службе годен, без длительного пребывания на ногах». После этого я проработал еще восемнадцать лет. Сейчас многие из тех, кто будет читать эти строки, особенно из числа рьяных молодых демократов, вряд ли меня поймут. Но я рассуждал так. Позади чекистский труд, гибель отца. Мать основную часть жизни посвятила также этому делу. Да и у меня за плечами никакой специальности, кроме чекистской. К физическому труду уже слабо пригоден. На гражданке получать буду не густо. А у меня жена, две дочери — одна в школе, другая — в детском саду. Заново начинать не смогу. Так что бороться приходилось не только с врагом, но и с черствостью, подхалимством, прислужничеством, завистниками и бездельниками, которых развела наша бывшая система в большом количестве. Однако, пора вернуться «к нашим баранам» и вспомнить о французах.

По прибытии специалистов-»медвежатников» мы вечером приступили к работе. В первую очередь нацелились на шифрблокноты, которые использовала политическая разведка Франции СДЕСЕ. Контроль этой шифрпереписки должен был дать однозначный ответ о причинах выхода французов из военного блока НАТО и их взаимоотношениях с союзниками, особенно заокеанскими.

Резидентом СДЕСЕ в Болгарии в то время был известный нам господин. До этого он несколько лет служил в Москве, в качестве помощника военного атташе Франции. Мы полагали, что в Болгарии он тянул две лямки: резидента СДЕСЕ и старшего представителя Второго бюро французской армии, занимающейся военно-экономической разведкой. В посольстве у него было два рабочих места, и мы настроились на тот кабинет, вернее на сейф, где, по нашим расчетам, должны были лежать шифры политической разведки. Обычно там же, как правило, хранятся документы, письма, инструкции, отчеты, поступающие в посольство через дипломатических курьеров. Но все это касается только разведки СДЕСЕ. Все другие документы, в том числе шифры Второго бюро французской армии, должны наверняка лежать в других комнатах и сейфах. Однако нам повезло! Шифрблокноты СДЕСЕ и Второго бюро лежали вместе. Конечно, степень защищенности политических шифров была намного выше, чем военных. Если не ошибаюсь за давностью лет, они были сброшюрованы специальными скрепками, а поверхность шифрблокнотов покрыта особым лаком. Будешь вскрывать скрепки, обязательно нарушишь лакировку. Если хозяева увидят хотя бы малейшее повреждение на поверхности блокнотов, то вся партия шифрдокументов будет заменена. Долго трудились наши специалисты, чтобы убрать следы вскрытия блокнотов. И в конце концов внешний вид вскрываемого и еще не тронутого блокнота ничем друг от друга, даже под микроскопом, не отличались. Мы обработали все блокноты СДЕСЕ, за исключением первого, который был вскрыт самими французами для работы. Его вскрывать было незачем. С шифрами Второго бюро было полегче. Конечно, с имеющейся в сейфе переписки мы сняли копии.

Через несколько дней, просматривая переводы со снятых документов, я натолкнулся на инструкцию СДЕСЕ по работе с шифрами. Каждый использованный шифрблокнот и его корочки должны были быть отправлены назад в Париж для научно-химической экспертизы. Поскольку первый блокнот был вскрыт хозяевами и ничего со стороны в него не вносилось, его можно было использовать примерно полмесяца. Затем французы вскроют второй блокнот, уже тот, к которому мы имели касательство, и используют его до конца. И если будет что-то активное и шифрпереписка будет частой, все ровно второго блокнота хватит дней на 20. Таким образом, до того, как специалисты из СДЕСЕ обнаружат наше вмешательство, пройдет как минимум сорок-сорок пять дней. Достаточно, чтобы найти ответ на интересующий нас вопрос.

Так и получилось. Примерно через два месяца в адрес военного атташе Франции в Софии пришла шифровка следующего содержания: «Сообщите немедленно, отдельно ли хранились шифры Второго бюро?» Конечно, последовал ответ, что, как полагалось по инструкции, — отдельно. Затем пришло указание работу с шифрами СДЕСЕ прекратить и все блокноты выслать с диппочтой на экспертизу.