Великий переход. Американо-советские отношения и конец Холодной войны - Raymond L. Garthoff

Тема советской сдержанности перед лицом ранних заявлений (таких как утверждение Рейгана о том, что советские лидеры стремятся к "мировой революции" и "оставляют за собой право совершать любые преступления, лгать, обманывать", и другие заявления Хейга, Уайнбергера и посла США Джин Киркпат Рик, приведенные в главе 1) была также процитирована другими.      Киркпат Рик, приведенные в главе 1), также цитировались другими. Виталий Кобыш назвал эти заявления "видных представителей новой вашингтонской администрации" "воинственными, если не истеричными" и сказал: "Нас обвиняют в грехах, в которых мы ни в коем случае не виновны". Тем не менее, "мы не поддались на провокацию", и в докладе ЦК был принят "твердый, уверенный, но в то же время спокойный и умеренный тон", который, "как мы полагаем, был [правильно] истолкован как признак не слабости, а чувства ответственности в слишком серьезном деле, чтобы позволить, чтобы в нем доминировали не разум и четкая линия, а риторика и семантика". В заключение Кобыш сделал удивительно откровенное заявление и обратился с мольбой к Соединенным Штатам: "КПСС и Советское правительство действительно считают, что в мире создалось опасное положение и что угроза слишком близка, чтобы в этих условиях искать для себя односторонние преимущества, не говоря уже о сведении счетов с кем-либо или ловле рыбы в мутной воде. Если все это правильно понять, если они [американские лидеры] приедут, чтобы встретиться с нами, будет создана возможность для решения серьезнейших проблем, которые кажутся неразрешимыми. В любом случае, мы уже высказались. Теперь дело за другой стороной - ответить".

Другой советский комментатор, убежденный сторонник разрядки, Александр Бовин, заметил, что если на Двадцать четвертом съезде партии (1971) была принята "программа возникновения разрядки", а на Двадцать пятом съезде (1976) - "углубления и развития разрядки", то задачей после Двадцать шестого съезда (1981) стала "программа сохранения разрядки". Однако уже через несколько недель Бовин пришел к весьма пессимистическим выводам относительно новой американской администрации. К концу марта он пришел к выводу, что "основные контуры нового внешнеполитического курса... теперь стали достаточно заметны. Это жесткая, консервативная, силовая политика, политика, краеугольным камнем которой являются крайне примитивные антикоммунистические концепции ..... Все, что [в мире] им не нравится, все, что противоречит интересам империализма, - все это результат коварных антикоммунистических концепций.      это все результат коварных действий Советского Союза .... Напрашивается простой вывод: время игры в разрядку прошло, нужно немедленно перевооружаться, нужно стремиться к военно-стратегическому превосходству над Советским Союзом и на этой основе навязывать волю Великой Америки всему миру".

Но Арбатов и некоторые другие продолжали утверждать, что хотя намерения администрации Рейгана были явно враждебными, ее способность проводить политику была неясна. Он утверждал, что в администрацию Рейгана входят представители от крайне правых до умеренных и что "пока невозможно сказать, кто возьмет верх". Но история США учит, что почти каждое американское правительство, независимо от того, возникло оно справа или слева, со временем движется к центру". И "нельзя судить о правительстве США по первым нескольким месяцам пребывания у власти". 4 мая Арбатов, после визита в США, в другой большой статье в "Правде", оценивая первые сто дней правления администрации, все еще выступал за то, чтобы воздержаться от окончательного суждения об администрации Рейгана. Он ссылался на расхождения в суждениях, говоря, что "одни могут надеяться", что американская политика еще не сформулирована, в то время как "другие могут думать иначе". Он верно отметил, что президент Рейган отдавал приоритет экономической политике и наблюдал "поразительно мало новых действий или предложений" во внешней политике. Он усомнился в том, что реторику можно считать политикой, хотя и признал, что декларируемые цели поиска военного превосходства и "желание перевести отношения с СССР и другими социалистическими странами на путь конфронтации и борьбы за власть" являются показателями политических взглядов и намерений администрации Рейгана. "Но, - продолжал он, - не менее реальным остается и другой факт - тот, что одних намерений и желаний недостаточно для формирования политики. Политика остается искусством возможного. А возможности, реалии современного мира, конечно, не оставляют места для имперских амбиций, которые сегодня с новой силой преследуют люди в Вашингтоне". Тем не менее, в заключение он предупредил, что "продолжение существующей ситуации само по себе будет представлять серьезную опасность, особенно попытки превратить напыщенные пропагандистские лозунги в практические предпосылки политики".

Эта оценка значительно отличалась от оценки Бовина, который, например, не только утверждал, что политика Рейгана была ясной, но и то, что новая администрация начала "разрушать" "довольно хорошо развитую структуру взаимных отношений, которая была сформулирована в десятках различных соглашений" в течение 1970-х годов. И Арбатов, и Бовин были убежденными сторонниками разрядки, и ранее оба предостерегали от оптимизма тех, кто приветствовал победу Рейгана на выборах и надеялся, что он окажется новым Никсоном. Разница заключалась в том, что Бовин не видел возможностей для Советского Союза повлиять на новый курс Рейгана, который, по его мнению, будет серьезно продолжен, а Арбатов видел больше возможностей для Советского Союза в своих собственных политических шагах воспользоваться объективными реалиями, повлиять на американскую политику и смягчить ее несомненную антисоветскую направленность и более широкие гегемонистские устремления.

Расхождение между публичными оценками советских комментаторов, имевших доступ к политикам, отражало аналогичную неопределенность и вариативность официального советского мышления и политического подхода.

У советских лидеров не было альтернативы или "запасного варианта", чтобы поддержать идею разрядки. Они продолжали надеяться, что американские лидеры в конце концов поймут, что мирному сосуществованию нет реальной альтернативы, а от конфронтации нет никаких преимуществ. Поэтому они продолжали ждать признаков запоздалого признания этого факта и со стороны администрации Рейгана. Советские государственные деятели продолжали повторять призыв Брежнева к диалогу, прозвучавший на съезде партии в 1981 году. Как отмечалось ранее, посол Анатолий Ф. Добрынин, начиная свои первые встречи с секретарем Хейгом, подчеркивал необходимость "диалога". Этой же теме были посвящены конфиденциальные письма Брежнева к Рейгану в марте и мае, в которых повторялось предложение о встрече на высшем уровне, впервые публично выдвинутое на съезде партии.

Чего советские лидеры надеялись достичь в ходе диалога? Их повестка дня была ясна, и во главе ее стояли "военная разрядка" и ограничение вооружений. Советские лидеры ожидали, что администрация Рейгана будет добиваться внесения поправок в Договор SALT II. Когда вместо этого она решила просто отвергнуть договор и не стала возобновлять переговоры по стратегическим вооружениям, Советы были разочарованы. Аналогичным образом, они предложили взаимный мораторий на развертывание ракет средней дальности в Европе и ожидали хотя бы западного предложения