Тайны драгоценных камней и украшений - Екатерина Варкан

Нарядный портрет Оленина, нам известный, нарисован советской пушкинистикой. Из чьей руки и идеализированный Пушкин выходил эталоном поведения, которое частенько не было безупречным в действительности. Не имеются в виду для нас здесь, конечно, его поэтические практики, не всегда симпатичные, впрочем, тому, царскому правительству. Вот и румяный образ Алексея Николаевича не так ясен, в смысле — чист.

На волне восторженных отзывов современников закрепилась за Олениным и устойчивая легенда про то, что чуть не он был прообразом знаменитого Митрофанушки в «Недоросле» Дениса Ивановича Фонвизина. Князь Петр Андреевич Вяземский, работавший над книгой «Фон-Визин», во избежание наветов, осторожно сообщает, что «в сей комедии так много действительности, что провинциальные предания именуют еще и ныне несколько лиц, будто служивших подлинниками автору. (…) Вероятно, предание ложное, но и в самых ложных преданиях есть некоторый отголосок истины». Допустим к честной заслуге Оленина, что выведенный сатирою, он мигом взялся за ум, развил дарования, сделавшись одним из образованных людей эпохи. А приютинский и петербургский его салоны, со слов знаменитого мемуариста Филиппа Филипповича Вигеля, сочетали в себе все приятности европейской жизни «с простотой, с обычаями русской старины» и собирали всё лучшее от литературы, науки и искусства своего времени. Каких только имен не находим мы в почетном списке посетителей. Карамзин, Крылов и Жуковский. Озеров, Львов и Державин. Батюшков и Гнедич. Пушкин, Грибоедов и князь Вяземский. Брюллов, Кипренский и Уткин. И все это правда.

По общему признанию, украшением салона была супруга Алексея Николаевича Оленина Елизавета Марковна, урожденная Полторацкая. Вот что запомнил граф Сергей Семенович Уваров: «Образец женских добродетелей, нежнейшая из матерей, примерная жена, одаренная умом ясным и кротким нравом, она оживляла и одушевляла общество в своем доме». А Вигель добавляет портрет вот какими наблюдениями: «Часто, лежа на широком диване, окруженная посетителями, видимо мучаясь, умела она улыбаться гостям… Ей хотелось, чтобы все у неё были веселы и довольны. И желание её беспрестанно выполнялось». Речь Вигеля, однако, представляется весьма двусмысленной и не приводит в восторг воображение. На современный слух, хозяйка знаменитого оленинского дома выглядит слегка чванливой.

Сам Оленин человек был, безусловно, просвещенный, но весьма осторожный проимперский деятель, развивавший дела по мере либеральной допустимости Александра I. Тысячеискусником прозвал его и сам тот император. А искусничал Оленин, по тому же Вигелю, во все, и николаевские годы тоже, «в сильных при дворе», был «чрезвычайно уступчив в сношениях с ними», однако делал это, «не изменяя чести».

Кроме восхитительных характеристик Оленина, хорошо всем нам известных, стоит приметить и негативные отзывы, которые для многих могут стать откровениями. Их тоже довольно. Более всех ненавидел Оленина барон Модест Андреевич Корф, однокашник Пушкина, затем крупный государственный чиновник. Он высказывал самые резкие суждения, называя того мелким и пустым, «отчаянной ничтожностью». Заметил, что Оленин «любил собирать у себя литераторов более из тщеславия, чем по вкусу к литературным занятиям». Говорил, что это был «человек в высшей степени отрицательный, с какими-то опрокинутыми понятиями и суждениями о вещах, без энергии, без рассудительности, тем более без ума». Беспрестанно повторял барон и то, к чему были у него верные основания, потому как он сменил именно Оленина на посту директора Публичной библиотеки, что не так блестяще была организована работа в книгохранилище, как это отменно представлялось. Николай Иванович Тургенев определял Оленина тарабарщиком и шутом и говаривал, что «в маленьком теле маленькая душа». Известно, что Алексей Николаевич был очень маленького роста и, когда сидел на стуле, будто бы ножки его даже не доставали и до полу. Оленин походил на детскую игрушку casse-noisete, и в обществе его кликали щелкунчиком. На этом дефекте отыгрались почти все современники. «Чрезмерно сокращенная особа», — иронизировал Вигель. «Лилипут», — поддерживал его барон Корф. Степану Петровичу Жихареву Алексей Николаевич показался «маленьким и очень проворным человечком». Князь Вяземский шутил о каком-то портрете Оленина, что художник, должно быть, был ленив, потому как немного труда стоило написать его и во весь рост.

В этом деле не остался не занятым и Пушкин. В «Путешествии Онегина» обнаруживаются «нулек на ножках» и «пролаз, о двух ногах нулек горбатый…» Для полной узнаваемости портрета поэт ставит в конце стиха оленинскую монограмму, которой тот подписывал свои рисунки.

Озлобленность Пушкина, в свое время вхожего в семью и дружного с нею, тут вызвана не только тем, что он сватался за дочь Оленина Анну Алексеевну и остался «с оленьими рогами», как шутила остроумная Екатерина Николаевна Ушакова, поклонником которой также числился Пушкин. Такие отказы, наверное, неприятны и обижают каждого мужчину. Но тут находились доводы и посильнее. Если кто забыл, подпись Алексея Николаевича Оленина, как члена Государственного совета, стоит в интересном протоколе от 28 июня 1828 года. В нем означено, что по результатам следственной комиссии над Пушкиным учреждался секретный надзор. Дело тогда шло о «Гаврилиаде» и доставило Пушкину многие хлопоты. Интересно, что выпустили Пушкина из-под надзора одновременно с Федором Михайловичем Достоевским только в 1875 году. А до этого славного момента бюрократическая машина зорко за ним приглядывала.

Всё это, усиление надзора, происходило почти что в те самые дни, когда поэт ухаживал за Анной Алексеевной и князь Вяземский находил в Приютине «Пушкина с его любовными гримасами», а «девицу Оленину довольно бойкой штучкой».

Позже Пушкин даже не захочет предоставлять Публичной библиотеке свои произведения, что Оленин принял за правило литераторам.

Оленин же не придет на отпевание Пушкина, что выходило совершенно чудовищным для просвещенного интеллектуала того времени.

Существует несколько предположений, почему Пушкину была дана отставка, а по правилам времени, если жениху отказано в невесте, то он не может и ездить в самый дом. Выходило, что поэт уже сделался уволенным от дома. И сам Пушкин определяет себя точно бесприютным. Князь Вяземский шутит на этот счет: «Разве тебя более в Приютино не пускают?…» Впрочем, дом Олениных всё ж еще доступен Пушкину, первому поэту России. Да, он уж и не так охоч, а собирается покинуть столицу для деревни. Если «достанет решимости».

Такие меры к Пушкину, в смысле его устранение, предприняты, как кажется, в первую очередь по настроению родителей невесты. Известно, что жена Оленина не была в восторге от такого соискателя. Ей был подробно известен рассеянный образ жизни Пушкина и многие его проделки — кутежи и волокитство, потому как приходилась она родной теткой знаменитой Анне Петровне Керн. К слову скажем, что и сама Анна Алексеевна не горела ожиданием этого счастливого супружества. Через годы она объяснила любопытствующим родственникам главные причины тогдашнего решения — «он был велтопаух (вертопрах), не имел никакого положения в обществе и, наконец, il n’était pas riche (он не был богат)». Правда бывает порой цинична, и о чувствах здесь ни слова. Притом 19-летняя Оленина почти 30-летнего Пушкина, как кажется, еще и слегка побаивалась. Мигом почуял это и чувствительный Пушкин и мягко на это намекнул.