Книга реки. В одиночку под парусом - Владимир Федорович Кравченко

котов-туеров, принадлежавших «Волжско-Тверскому пароходству по цепи», распавшемуся в начале ХХ века. С его ликвидацией эта гигантская цепь длиной триста семьдесят верст, стоившая миллион рублей и оказавшаяся воистину золотой, была поднята со дна Волги.

Мне казалось, что я на этом берегу один. Отправившись утром гулять вдоль петляющей над берегом тропки, спустя четверть часа вышел к большой шатровой палатке. Окопанное кострище чуть теплится. На жердяных полках стоит батарея чисто вымытых стеклянных банок. Накрытая пленкой поленница из аккуратно сложенных березовых чурок свидетельствовала, что люди пришли на этот берег всерьез и надолго. Хозяева отсутствовали, очевидно, ушли на промысел. На веревке сушились сатиновые трусы таких необъятных размеров, что я, почувствовав себя свифтовским героем, слегка заробел. Но любопытство пересилило, и я обошел лагерь, пытаясь по приметам узнать что-нибудь о его хозяевах. Отметил в яме для отходов пустую бутылку из-под десертного вина рядом с водочной и догадался, что здесь живет женщина, видимо, молодая, любимая (т.к. вино дорогое), и что эта женщина — жена. С любовницей на заготовки не ездят. Стопка кимрских газет недельной давности давала привязку к времени и месту. На берегу обосновалась чета кимряков, занятых заготовками грибов-ягод на зиму. Мне понравился деловой размах этого семейного предприятия. Оказывается, ягоду можно закатывать и стерилизовать прямо в походных условиях — на костре. И везти домой, в городскую квартиру, уже готовые банки.

Мне нравилось гулять по местам покинутых стоянок. Иногда можно наткнуться на самые неожиданные вещи — забытый томик Чехова, разбитый пейджер, дырявый, но вполне пригодный гамак. Выставленный на видное место пакет с картошкой, хлебом, да мало ли с чем еще, что уже не понадобится отъезжающим домой туристам, но может пригодиться тем, кто еще не сошел с тропы. Надо ли объяснять, что «Дама с собачкой», подобранная в лесу и прочитанная в кокпите идущей на всех парусах лодки, — это другая дама, другая собачка...

Устраиваясь на ночь, долго ворочался в своем спальном мешке, обертывая вокруг себя все пригодные для сохранения тепла чехлы, словно готовящийся к зимовке жук в хлоропластовом свивальнике. С головой забравшись в теплый кокон, быстро заснул и спал крепко и бестревожно, все время держа на окраине сознания представление о своих соседях по берегу, о том, что я в этом глухом лесу с грозно шумящими верхушками деревьев не один, сквозь сон проникаясь древним ночным атавистическим чувством видового коллективизма.

С утра сажусь на воду. Ветер, волны наконец поубавили свою прыть, и я без видимых усилий выгребаю против ослабившего свой напор восточного ветра. Проплываю мимо лагеря кимряков. Вижу откинутый полог палатки, молодая женщина в штормовке колдует над очагом, обладатель же гулливеровых трусов сидит на берегу с удочкой, провожая меня взглядом. Он невысок ростом, сухощав. В сотне метров от них — другой лагерь: с моторными лодками, двумя палатками и двумя женщинами, копошащимися в летней обтянутой полиэтиленом кухне, с теми же заботами о рыбе, грибах, ягодах.

Встречный ветер был слишком слаб, чтоб поднимать парус и идти против него галсами. Есть такой странный закон: чем сильней ярится встречный ветер, тем легче его обхитрить, подставляя под его напор косые плоскости своих парусов, тем проще продвигаться вперед. В этом и состоит искусство плавания под парусом — одного из самых уклончивых, по выражению Мандельштама, видов спорта.

На сегодня мне достается лишь весло, всю первую половину дня я занят плавным и монотонным процессом гребли, войдя в ритм которого, научаешься находить в нем удовольствие. Дюралевое весло весит немного, сначала даже кажется, что грести им не стоит большого труда. Лодка легка, весло удобно прилегает к рукам, знай только погружай себе в воду то левую, то правую лопасть и больше ни о чем не думай в своем продвижении вперед, в котором главное — чувство ритма, плавная экономность движений и, конечно, мышечная выносливость, терпение, умение правильно расслабляться и переключать свои мысли на предметы или объекты, дарящие тебя энергией...

Каждые два часа я пристаю к берегу и устраиваю небольшой перекур своему радикулиту. Как-то наткнулся на свежую кучу пустых бутылок. Среди них увидел пять-шесть с яркими наклейками — видами волжских городов. Мне приходит в голову идея использовать эти яркие глянцевые этикетки вместо открыток. На оборотной стороне их можно писать. Я укладываю бутылки в воду, и, подождав немного, пока этикетки отмокнут, отделяю их от стекла. Вечером я буду писать на них письма, этикетки разлетятся с Волги по адресам моих друзей и знакомых. Теперь мне не грозит безбумажье, к моим услугам всегда горы бутылок, усеивающих берега великой реки от истока ее и до самого устья...

Солнце уже клонилось к горизонту, и я, вооружившись биноклем, стал высматривать по берегам удобное место для стоянки.

Место это должно удовлетворять нескольким требованиям: во-первых, берег должен быть сухим и плоским, удобным для высадки, во-вторых, малонаселенным, а по возможности — безлюдным. Ночевка для меня, водника-одиночки, была делом почти интимным, рисковым, не терпящим постороннего любопытства. Я старался разбивать свой лагерь в стороне от населенных пунктов с их молодежными компаниями, береговым мусором, пьяными удильщиками и таящимися в кустах браконьерами, бдительно стерегущими свои замаскированные снасти. Выбрать хорошее, безопасное место для стоянки — целое искусство, которому научаются не сразу. Многое здесь зависит от опыта, а также от интуиции. Высаживаясь на берег, вы остро чувствуете свою уязвимость, вы становитесь доступны для дикого зверя и человека, вы один против всех ночных напастей — подлинных и мнимых, и помочь вам может только ваша предусмотрительность и фортификационное чутье. Чтобы вас не будили посреди ночи браконьеры, претендующие на ваши сигареты. Чтоб вы не просыпались утром от того, что ваша палатка ходит ходуном, потому что пришедшие на привычный водопой коровы решили познакомиться поближе с неожиданным препятствием. Моим излюбленным местом для стоянок всегда были острова — большие и маленькие. Поросшие березами, с песчаными берегами. Вспоминаются прежде всего острова — остров у Ширкова погоста, остров Святой с робинзоном Никитой, остров Св. Елены...

Пристаю к берегу и на опушке молодого невысокого леска, обильно поросшего лещиной, разбиваю лагерь. Вытаскиваю лодку на берег, развожу костер и ужинаю пакетным супом с тушенкой.

Вокруг смеркается. Волга натихла, золотой вечер опустился на плес. Словно почувствовав свою неуместность, дымящая труба на другом берегу наконец заткнулась. По небу пролегли слоистые, беломраморные, с каждой минутой все больше напитывающиеся предзакатными красками облака. Хорошо было лежать на берегу кверху желудком, наполненным суррогатным супом, и, закинув руки за голову, любоваться тем, как облака слетаются к заходящему солнцу,