Курочка Ряба, или Золотое знамение - Анатолий Курчаткин

* * *

Городское управление внутренних дел размещалось в четырехэтажной стеклянно-панельной коробке, украшенной, как архитектурным излишеством, широким и длинным бетонным навесом над крыльцом. Не знаю, как и объяснить, невозможно объяснить это нехваткою особняков на главной улице, потому как, было бы нужно — нашли бы уж какой-нибудь, но городское управление внутренних дел стояло в иерархии городских учреждений на каком-то таком невысоком месте, что этой стеклянно-панельной коробки считалось с него вполне достаточно.

В кабинете начальника управления за столом для совещаний сидел уже весь синклит. Ниже Пухлякова по званию не было никого, все в основном полковники да подполковники, а уж с маленькими звездочками был лишь один Аборенков.

Сам начальник управления, полковник Волченков, за совещательный стол не сел, а остался за своим рабочим столом с пультом селекторной связи — получилось, вроде как он не участвовал в заседании, присутствовал, но не участвовал, наблюдал со стороны.

У него и улыбка была на лице, ну не то чтобы улыбка, а полуулыбка — как если бы он и в самом деле имел ко всему происходящему в его кабинете совершенно стороннее отношение и все это происходящее ужасно его веселило.

Евдокию Порфирьевну в кабинет начальника управления Пухляков, естественно, приглашать не стал. Евдокии Порфирьевне было предложено, как и перед тем в райотделе, посидеть в коридоре.

Доложить о деле Пухляков доверил Аборенкову. Сомнительного свойства было дело, чтобы докладывать о нем самому.

И какая же гроза, как того и опасался Пухляков, разразилась в кабинете, едва участковый доложил все подробности, какие молнии засверкали, какой страшный гром заходил перекатами, какой ливень хлынул на их райотдельские головы! А был тем Ильей-пророком заместитель начальника управления по политической части полковник Собакин.

Такая вот удивительная картина наблюдалась в фамилиях руководства горуправления: начальник — Волченков, а заместитель его — Собакин. Правда, еще более удивительную картину представляли собой мечущий громы и молнии полковник Собакин и принимающий их на свою голову майор Пухляков. Потому как похожи они были друг на друга, что близнецы, единственно что Пухляков помоложе, и поменяй им звезды на погонах — Пухляков совершенно спокойно сошел бы за Собакина, а Собакин — за Пухлякова.

Но тем не менее каждый из них был при своих звездах, и это не Пухляков низвергал потоки ледяной воды на Собакина, а Собакин на него.

— Вы хоть соображаете, майор Пухляков, — туго налившись кровью и студенисто колышась подковообразной волной второго подбородка, гремел Собакин, — на какой крючок вы попались?! Это же политическое дело! Явная, хорошо срежиссированная, отлично продуманная провокация! Что сейчас в обществе происходит, следите? Сейчас на волю вырвались самые темные, разрушительные антикоммунистические силы! И они ни перед чем не остановятся! Их задача — любым способом дискредитировать законную власть! Сколько этих неформалов развелось — не знаете, спите на моих совещаниях? Они не дремлют, они на все пойдут, чтобы самим к власти прорваться! Вы задумались, почему это родители одного из наших руководителей? Случайность? Диалектический материализм отвергает случайности, помните еще что-нибудь из институтского курса?! Тут закономерность, такая закономерность, что дальше нам отступать некуда! Кто такая эта соседка? Чью волю она исполняет? Вот в чем вопрос! В таком разрезе и нужно было к этому делу с самого начала подходить. В этом направлении вести разработку! С самого, повторяю, начала! Подумайте, для каких это золотых операций миксер мог понадобиться?! Ведь бред! Провокация! А вы попались!

Участковый Аборенков сидел рядом со своим непосредственным начальником Пухляковым, смотрел в стол перед собой и, хотя громы и молнии замполита били в голову Пухлякова, понимал со страхом и ужасом, что это они пока попадают в голову Пухлякова, а сейчас майор раскроет рот — и отведет весь заряд на него, Аборенкова. Речь замполита раскрыла ему глаза. Вот, оказывается, какой крючок-то был, совсем не тот, о котором подумал он! Опередить майора, не дать ему раскрыть рта, раскрыть самому, отвести удар от себя, стучало в Аборенкове.

И потому, едва замполит Собакин умолк, а может, и не умолк, а только маленькую передышку сделал в своей речи, Аборенков тотчас всунулся в возникшую паузу, узкую, как щель, — но в эту-то щель и нужно было ему втиснуться, другой, чувствовал он, может не быть.

— Я, товарищ полковник, позвольте доложить, — сказал Аборенков, — я тоже так сразу подумал: чего они, подумал, с золотом на миксере могут делать? Абсурд, товарищ полковник!

Ах, Аборенков! Старый, опытный околоточный волк! Лучше бы он не высовывался. Одни законы в лесу еловом, другие в дубовом. В своем лесу, может, и надо было бы высунуться, а в этом, куда его занесло по случайности, высовываться не следовало.

— Ах, он «подумал»! Глядите-ка! — было ему ответом от некоего подполковника, с огненным гневом смотревшего на Аборенкова с противоположной стороны стола. — Одним макаром он думает, другим поступает! Что за профессиональная безответственность!

— Это, товарищи, всем нам, между прочим, урок, — нравоучительно подал голос другой подполковник. — Относительно качества подготовки наших кадров. Большой урок! Что это у нас за подготовка у участковых?!

— А вот тут вот… гражданочка, которая заявила… сидит там… — совершенно потеряв все ориентиры, залепетал, пытаясь выправить положение, Аборенков, но не в его воле было выправить что-либо, даже и заговори он вполне вразумительно.

Что ж из того, что приготовил его для себя майор Пухляков соломкой? Нет для подчиненного более святого дела, чем смягчить удар по родному непосредственному начальнику, принять его, так сказать, на себя. А вот попытаться избегнуть того, увернуться… да кто же из присутствующих здесь мог простить подобное участковому лейтенанту? Майору Пухлякову можно было ни слова больше но молвить в свою защиту, не тратить сил на подставку своего подчиненного — Аборенков подставился сам.

— С этим участковым вообще следует разобраться! В чьих интересах он действует? Чье задание выполняет, такие провокации нам подкидывает? — услышал Аборенков ответом на свое бормотание еще чей-то голос, решительный до металлического скрежета в нем, и обмер, потому, что дальше было уж некуда — как о покойнике говорил о нем голос, и теперь, проси его оправдываться, заставляй — не выдавил бы из себя и слова.

— Разберемся! Непременно разберемся! — донесся до его слуха торопливый, угодливый голос начальника райотдела рядом.

— Предлагаю! — в наступившей тишине снова взял слово замполит Собакин. — Учитывая явный политический подклад данной истории, передать ее в разработку Комитету государственной безопасности. На провокации поддаваться не будем! Что же касается высказанных здесь предложений касательно участкового инспектора Аборенкова, я полагаю, тут приказом по райотделу не обойтись. По управлению объявить ему выговор. Строгий, уточняю, выговор.

«За что?! — возопило все в Аборенкове. — Я по инструкции! Доложил как положено, и только! Золото же, не что-нибудь!» О том, почему он доложил, что за причина заставила его это сделать, он уже и забыл — напрочь, окончательно, и сейчас ему и в самом деле казалось, что он просто исполнил свой долг.