Сделано из отходов - Андрей Кивинов

– Ну, у нас всякие случаи были… Люди падали с высоты собственного роста и…

– Прекрати! Где ее сумочка?

– Я не заезжал в отдел, я прямо из дома. Наверное, в дежурной части.

– Рыбка моя, девочка… Вы должны найти того, кто это сделал. Понятно? Я тоже попытаюсь. Ты понимаешь, в чей огород этот камень? Суки, козлы долбаные!

– Ты отпускал ее без охраны?

– Никогда. Я сам удивлен, почему она зашла в подъезд одна. Но я узнаю это.

Вернулся бородатый врач. Следом зашел второй, со спущенной на шею марлевой повязкой. Лица оптимизма не выражали.

– Что? – резко бросил Брандспойт.

– Извините. Мы сделали все, что могли. Она скончалась.

Виктор Павлович выдержал полагающуюся в таких случаях трагическую паузу, опустился на диван, закрыл лицо ладонями и, прошептав театральное «Не верю», громко, надрывно зарыдал. Врачи опустили головы, Герман Андреевич пожал плечами, не зная, что сказать в данной ситуации.

– А-а-а!!! – Брандспойт катался по дивану и рвал волосы. – Девочка, девочка моя, малышка, зайка, блин… Убью, убью собак! Кто ж тебя, ласточка?! У-у-у…

Потом он поднял заплаканное лицо и повернулся к врачам.

– Я могу ее увидеть?

– Можете, конечно, – ответил бородач. – Но… после трепанации черепа… Сами понимаете, без грима. Дождитесь завтра, когда ее приведут в порядок.

– Крепись, Виктор Палыч, – поддержал авторитета скоррумпированный Листопад.

– Ты найдешь их, понял?! Хоть из-под земли достань!

– Сделаю все, что могу.

– А вещи? Я могу забрать ее вещи?

– Конечно. Сейчас я распоряжусь. Они в приемном покое.

Врач принялся накручивать диск телефона. Брандспойт достал носовой платочек, протер глаза и, низко склонив голову, вышел из ординаторской. Прощай, любимая. Мне будет тебя очень не хватать. Да вообще, жить, блин, не смогу.

Сегодня погода испортилась. Дело шло к грозе. Ветер поднимал волны на мрачной Екатерингофке, пригибал траву к земле, поднимал пыль на дороге. Над заводом по производству костной муки повисла огромная черная туча, рассыпающая молнии. Минут через пятнадцать она переползет реку и обрушится бурным потоком на другой берег.

Гришка взглянул на часы. Еще две минуты, Он посмотрел в сторону моста. Никого. Черт, неужели этот папик его кинет? А запросто! Возьмет и не принесет «бабок». Что, искать побежишь? Это вряд ли.

Брандспойт, однако, появился вовремя и не со стороны моста. Словно из-под скамейки вылез.

– Ждешь уже?

– Ой, здравствуйте. Я просто думал, что вы с моста подойдете.

– Тебе незачем думать. Не наследил?

– А чего там следить? Бум, и все. Денежки гоните. Как условились.

Виктор Павлович было огляделся, сунул пуку за пазуху, извлек полиэтиленовый пакет, перетянутый резинкой, и протянул Гришке.

– Ровно три тонны. Можешь не пересчитывать.

– Извините, но меня недавно в ларьке кинули – сказали, средство от прыщей, а оказалось от поноса. Так что…

– Хорошо, только побыстрее.

Гришка распечатал упаковку и стал пересчитывать купюры. Пару раз сбивался, вызывая ругань у Виктора Павловича.

Упали первые капли.

– Ладно, верно. – Гришка сунул пачку в куртку. – В общем, если надо еще кого по балде съездить – не стесняйтесь, телефончик знаете. Всегда помогу.

– Ты поменьше язычком махай, а то отвалится.

Брандспойт поднялся со скамейки и мельком посмотрел в сторону моста. Там, спрятавшись у ведущей наверх тропинки, сидели его люди. С соответствующей экипировкой. Веревка, кирпичи, мешочек. Под мостом глубоко, лежи на здоровье, корми корюшку. Этих людей не интересует, с кем тут авторитет трендит. Они сделают дело и тихо уйдут, склонив головы и пересчитывая деньги.

Гришка поднял голову к небу.

– Жалко, промокну, наверное, насквозь.

– Зонтик надо брать, – почему-то улыбался Угрюмов. – Желаю удачи.

Виктор Павлович поднял воротник и зашагал в противоположную от моста сторону.

Где-то возле завода завыла собака.

«Правительство суверенной республики Харакирии объявило о моратории на проведение ядерных испытаний на своей территории. Любому, нарушившему решение властей, теперь грозит штраф до пятисот американских долларов. Кроме того, за организацию и ведение агрессивной войны на территории Харакирии предусмотрено…»

Шурик Стрельцов нажал кнопочку на пульте, экран моргнул, картинка сменилась. Строго убранный актовый зал, сверкающая лаком трибуна, большие и маленькие звезды на погонах, словно огрызки ночного неба… Стреляющие вспышки фото, частокол микрофонов.

«За истекший период мы заметно продвинулись в деле укрепления правопорядка в городе, снизили уличную преступность, нанесли мощный удар тамбовской преступной группировке. Продолжается борьба с коррупцией на всех уровнях, в том числе и в собственном доме. Народ стал больше доверять человеку в форме…»

– О, – Шурик еще раз нажал кнопочку. – Опять тусовка штабная. Раскрыли бы лучше чего. Во, это то, что надо! Класс!

«Мальчик хочет в Тамбов, а чи-ки-чи-ки-чи-ки…»

Стрельцов бросил на стол «лентяйку», плюхнулся на диван, обнял Наташку.

– Хочешь в Тамбов, Натах? Чего ты такая хмурая? А ну, улыбнись! Во!

– Гришки третий день дома нет. Отец приехал, волнуется.

– Ну, это напрасно. Вернется Гришка скоро. Погуляет и вернется.

– Может, отцу написать заявление? Шурик чмокнул Наташку в щеку и прошептал на ушко:

– Я поищу его. Найдется. Как моторчик? Не болит больше?

– Тьфу-тьфу пока.

– За это надо дернуть. Красненького. Рекомендовано международной ассоциацией стоматологов.

Шурик протянул руку к сейфу, извлек из его глубин початую «Хванчкару».

Дернуть не дали.

– Стрельцов, к начальнику!

– Сейчас будут склонять к перемене мест. Или предложат починить кому-нибудь холодильник. Нравится мне это дело. С детства чиню.

– Я пойду, Саш. Так что, отцу Гришкиному приходить?

Шурик подмигнул девушке и улыбнулся.

– Мальчик хочет в Тамбов. Пока, Натах. Спустя полчаса Наташа вернулась домой. Лифт давно стоял на ремонте, никто на самом деле его не ремонтировал. Она не спеша поднялась на свой этаж, физические нагрузки рекомендовано ограничить. Все равно закололо.

Открыв дверь, она в коридоре столкнулась с Гришкиным отцом. Он сидел на табурете и курил. При появлении Наташи он вздрогнул, поднял на нее красные от бессонницы глаза.