Польская супруга Наполеона - Сергей Юрьевич Нечаев

обвинять самого себя. Сколько я старалась открыть вам всем глаза. Но, увы! Вы были ослеплены тщеславием, звонкостью своего имени и своим патриотизмом, который я, впрочем, вполне разделяю. Но вы не захотели увидеть грозившую опасность».

Граф Валевский, осознав, в каком он оказался положении, удалился в свое имение в Валевицах, где под присмотром тетушек жил их с Марией сын Антоний. Однако в Варшаве никто не осуждал молодую графиню. О морали нужно забыть, когда речь идет о любви королей и императоров.

* * *

Прошло совсем немного времени, и Мария начала писать Наполеону нежные письма, о чем можно судить по его ответу:

«Мадам!

Ваше письмо, как и вы сами, – само совершенство, и оно меня осчастливило… Как мне хотелось поговорить с вами вчера, я чувствовал, как что-то, помимо моей воли, тянет меня туда, где вы, и порой мне приходилось останавливаться на полдороге… Не знаю почему, но я нашел вашу очаровательную ленточку. А разве я не нашел ваши сережки? Ах, какая гадкая, нет, не гадкая, милая, хорошая, прекрасная, чудесная Мария… Сейчас вы так сладко спите… Очень хочется увидеть вас сегодня вечером всего на несколько мгновений, чтобы из ваших уст услышать то, что вы мне написали и так хорошо мне растолковали…

Друг мой, разве сердце ваше не трепещет от того горя, которое вы мне причиняете? Я не уверен, но мне показалось вчера, что в ваших глазах столько сладостной грусти! Я покрываю их своими поцелуями, чтобы усилить грусть, и падаю к вашим ножкам».

Через несколько дней он написал ей еще несколько строк, в которых слышится отзвук биения его влюбленного сердца:

«Вы были так хороши, так прекрасны вчера вечером, что, когда я лежал ночью в постели, долго не мог уснуть, мне казалось, что я все еще вижу вас перед собой. Никакие сумерки, никакая тьма вас не скроют, ведь вы настоящий ангел.

Как я укорял себя за то, что пригласил вас на парад, погода была такая плохая, и вы могли простудиться.

Я был так счастлив видеть, как вы танцуете этим вечером, и видел в ваших глазах отражение чувств вашего сердца… Моя сладостная любовь, волшебный поцелуй в ваши прекрасные губки…»

Так когда-то он писал Жозефине… Но теперь он любил Марию, и, стараясь доказать ей, что не забыл про свои обещания, он объяснял:

«Я заставил Пруссию оставить ту часть вашей страны, которую она узурпировала, со временем образуется остальное. Сейчас нельзя сделать всего, да и момент неподходящий. Нужно набраться терпения. Политика – это веревка, которая может лопнуть, если ее слишком сильно натянуть. В ожидании этого момента формируются ваши политики. Вон сколько их у вас! Вашей стране не занимать достойных патриотов. Да и опытных рук у вас хватает, я с этим согласен. Из всех пор ваших храбрецов проступают честь и отвага. Но этого мало. Нужно еще большее единодушие».

Не забывал он и об интересах Франции:

«Вы только подумайте, какие великие пространства разделяют нас! То, что я воздвигну сегодня, могут разрушить завтра. Мои первые заботы, конечно, о Франции, и я не могу проливать кровь французов за дело, чуждое их интересам, и вооружать свой народ всякий раз, как только вам понадобится его помощь».

* * *

Фредерик Массон констатирует:

«Отныне – это связь, если можно так назвать ее обыкновение каждый вечер являться во дворец, с пассивной покорностью принимать ласки, за которые она ждет награды; если она и отдалась или, вернее, позволила взять себя, то не за такие пустяки, как назначение временного правительства, создание эмбриона армии и присоединение нескольких рот легкой кавалерии к охране французского императора. Плата, которая одна только могла бы удовлетворить ее, оправдать в собственных глазах, – это восстановление Польши как нации и государства. Не умея притворяться, казаться любящей, когда сердце не испытывает ничего, не умея симулировать страсть, которой не знала ее целомудренная душа, она не имеет никаких данных, чтобы подчинить себе любовника и руководить им, и не способна же скрыть от него, каков единственный стимул, которому она повинуется. Каждый вечер она сводит разговор на то, чем постоянно занята ее мысль. Он утешает ее, обнадеживает, даже обещает, но все – в счет будущего… Будущего, мучительную пытку которого она предвидит».

Хотя Мария Валевская и изменила мужу, и это стало так же хорошо известно, как и любое другое скандальное событие той эпохи, ее репутация пострадала сравнительно мало. Другие неверные жены заводили любовников главным образом для увеличения собственного благосостояния или ради чувственных радостей. Что же касается поведения Марии, то оно в значительной мере было самоотверженным и романтичным. Она изменила супругу только с одним мужчиной, и думала она при этом только о благополучии своей страны.

Великий знаток человеческих душ Андре Моруа утверждает:

«Поведи себя Наполеон как освободитель Польши, и народ был бы с ним. Прекрасная графиня Мария Валевская принесла себя в жертву (без особого отвращения) и отдалась ему из патриотизма, чтобы он освободил Польшу».

За исключением мужа, которого она вынуждена была оставить, все наперебой ухаживали за ней, но не как за фавориткой, а как за жертвой, потому что для всех было очевидно, как она должна была страдать и насколько она заслуживала уважения, почтения и сожаления. Даже родные сестры ее мужа взяли ее под свое покровительство.

По словам Фредерика Массона,

«… если бы она захотела, то могла бы занимать в Варшаве первое место, и, будь она иной, она была бы там царицей. Тогда она имела бы врагов, теперь же, так как она держится в тени, ее не боятся, ей меньше курят фимиам, но зато относятся с большим сочувствием».

Положение графини Валевской нисколько не шокировало польское общество, ведь в те времена не было ни одной мало-мальски значительной персоны, которая, будучи в браке, не имела бы вместе с тем открыто любовницы и не содержала бы в каком-нибудь из своих поместий одну или несколько фавориток.

Таким образом, и Наполеон, не таскавший за собой во время походов пышного гарема, казался представителям шляхты необычайно целомудренным императором. Он решительно отверг всех женщин, которые сами были готовы отдаться ему: он пожелал лишь одну из них и долго ждал, пока она не отдастся ему сама.

Фредерик Массон по этому поводу пишет:

«Эти представители дворянства считают свой образ действий не только