Дилемма Джексона - Айрис Мердок

— Просперо испытывал чувство стыда, — заметил Оуэн. — В конце концов, почему он оказался на острове? Безусловно, во искупление какого-то греха, он страдал тайными угрызениями совести…

— Джексон тоже из-за чего-то страдает, — сказала Милдред, — быть может, из-за чего-то ужасного…

— Что имел в виду Просперо, когда говорил: «А это порожденье тьмы — мой раб»?[23]Что это может означать? Конечно же, Калибан был его сыном от Сикораксы. Вся эта история о том, что у Сикораксы в Алжире был сын, — лишь «дымовая завеса»…

— Какая чушь! — воскликнула Милдред.

— Вполне вероятно, Шекспир испытывал угрызения совести, — предположил Бенет. — Макбет, Отелло…

— Художникам они хорошо знакомы, — сказал Оуэн. — Как, должно быть, чувствовал это в глубокой старости Тициан, его «Наказание Марсия»[24]— это боль, боль, которая, должно быть, страшно мучила старика в конце жизни. Интересно, а чего стыдится Джексон?..

— Этого мы никогда не узнаем, — сказала Милдред, — и мы ему не судьи. Скорее, это он может нас судить.

— Готов поспорить, он совершил какое-то ужасное преступление и должен понести за него наказание. Вероятно, он сбежал из тюрьмы, не зря же он такой скрытный.

— На свете существует и искупительное страдание, — заметила Милдред. — Нет ли рубцов у него на спине? Бенет, вы ведь видели рубцы…

— Нет, не видел, — тут же ответил Бенет.

— А что, если он был проклят, как Король-Рыбак — любимый персонаж Милдред? Возможно, он и есть этот самый Король-Рыбак в маске, — предположил Оуэн.

— Вероятно, он еще более благородный король в маске, — сказала Милдред.

— Уличный нищий из любимой Индии Тима — а может, он просто начитался об этом в книгах! Тим, разумеется, был привязан к Джексону, но смотрел на него как на туземца — нечто примитивное, только что вышедшее из джунглей…

— Джексон совсем не похож на нищего, — возразил Бенет, — равно как и на примитивное существо или…

— Вы нашли его в картонном ящике под мостом, не отпирайтесь! Вы нашли его в корзине, где он лежал, свернувшись клубочком, словно змея, и привели домой. Он, бедняга, пленник, окольцованная птица, мудрец, который, скорей всего, чувствует себя, как Платон в рабстве…

— Зачем же держать в доме Платона? — вставил Бенет.

— Платон рабом никогда не был, — уточнила Милдред.

— Нет, был, так написано у Плутарха, — возразил Бенет. — Джексон и в самом деле человек образованный…

— Понял! — воскликнул Оуэн. — Теперь все совершенно ясно! Джексон — незаконный сын Бенета!

— Думаю, вам обоим пора домой, — сказал Бенет, вставая.

— А что? — обронил Оуэн, — Это имеет смысл. Я узнаю в Джексоне своего брата!

Наконец, долго простояв в холле, еще не раз вспомнив Мэриан и заверив друг друга, что она через день-другой обязательно объявится, они расстались. Бенет вернулся в столовую и окинул взглядом стол, на котором царил хаос. Обычно, прежде чем лечь в постель, он кое-что убирал. Но сейчас у него не было никакого желания это делать. Джексон встает на рассвете, он и наведет тут порядок. Бенет, цепляясь за перила, медленно поднялся по лестнице. Он был пьян, на сердце лежал камень. Шторы в спальне оказались не задернуты. В темноте он пересек комнату и посмотрел на сад. Там, в маленьком отдельном домике, который Бенет называл сторожкой, жил Джексон. В сторожке горел свет. Бенет задернул шторы и, не зажигая света, быстро прошел к кровати.

На следующий день Бенет вернулся в Пенн. Прежде чем уехать из Лондона, он, еще не вполне протрезвев и по-прежнему испытывая чувство вины, сделал несколько звонков. О Мэриан никаких новостей не было, телефон Эдварда не отвечал. Да и не должен был Эдвард в его нынешнем незавидном положении, обуянный горем и наверняка ощущающий «потерю лица», отвечать на звонки. Ну почему он не остался в ту последнюю ночь в Лондоне с Мэриан, что это означало? Почему Эдвард не обращался с ней как положено?

Сколько, должно быть, между ними накопилось недопонимания, сомнений, неопределенности, тайных обид и преувеличенных страхов. Им следовало подождать. Ну почему они не подождали? Да потому, что он сам все время подгонял их, Бенет был так уверен, что они созданы друг для друга! У него возникло острое желание поговорить с Эдвардом. Он любил Мэриан и был готов полюбить Эдварда, он испытывал по отношению к ним обоим отеческие чувства, с удовольствием думал о том, как будет навещать их в Хэттинг-Холле, и мечтал увидеть их детей.

Бенет рассчитывал еще до обеда добраться до Пенна, но сначала задержался в гараже, потом застрял в пробке на шоссе. Приближаясь к цели своего путешествия, он подумал, что лучше проехать по извилистой дороге позади дома священника, потом — через мост, чем прямо через деревню. Ведь дел у него в деревне нет. Однако тут ему в голову пришло, что одно дело у него там все-таки имелось: он должен был показаться людям, дать им возможность посмотреть на него, пожалеть его, выразить ему сочувствие. Поэтому Бенет поехал напрямик, по дорожкам, становившимся все у́же и у́же, пока не увидел знак «Липкот». Тогда он свернул на улицу, вдоль которой росли высокие кусты с сухими колючими листьями, царапавшими машину с обеих сторон, где дамы в воздушных кружевах приветственно кивали ему поверх своих прялок и где было очень мало перекрестков. Наконец он достиг холма над рекой и, миновав несколько домов, въехал на короткую улицу, где припарковал машину перед «Королями моря».

Первым, кто увидел его и, спросив: «Нет ли новостей о мисс Мэриан?», выразил сочувствие («Какая печальная история!»), был валлиец — хозяин гостиницы. Бенет хотел было спросить, что слышно об Эдварде, но сообразил, что это было бы ошибкой. Он двинулся по улочке, на которой его прибытие уже было замечено, купил на почте несколько марок, в киоске — местную газету, в магазине — немного сыра и с таким задумчивым видом остановился перед витриной маленькой антикварной лавки, что ее хозяин, Стив Сазерленд, вышел и, потянув за рукав, ввел его внутрь.

Во всех магазинах и на тротуарах Бенет видел устремленные на него глаза детишек, блестевшие от любопытства, но также и от подлинного сочувствия, доброты и желания помочь. Стив Сазерленд так бурно демонстрировал свое сочувствие, что Бенет счел себя обязанным что-нибудь купить и приобрел небольшую сигаретницу, хотя не курил. С присущим ему достоинством он вернулся к машине, рядом с которой успела собраться небольшая группка людей. Когда он отъезжал, все махали ему руками.