1920 год. Советско-польская война - Юзеф Пилсудский

Понятие войны в старом значении этого слова стало исчезать, и долго оставались безрезультатными все попытки и усилия светлейших умов вновь с триумфом ввести в стратегию давнего победителя – маневр и движение. Крупнейший в истории полководец, преодолевший когда-то своим могучим гением стратегию линий и незавоеванных позиций, великий Наполеон, наверное, не один раз перевернулся бы в гробу, если бы узнал, как были преданы забвению и как канули в беспамятство его величественные подвиги. Если он с гордостью говорил, что многие войны выиграл ногами солдат, их движением и молниеносным маневром, то сейчас война явно вырождалась, деградируя в бесплодный труд ремесленников и промышленных рабочих, напрягающих свои натруженные руки для производства огромного количества продукции, необходимой для ведения такого противоборства. Волю противника к сопротивлению пытались сломить путем неустанного истребления людей и выкачивания до капли его промышленных ресурсов.

Главный принцип окопной войны состоит в постановке такой мощной преграды передвижениям войск противника, что любой маневр становится возможным лишь в результате огромных затрат сил, человеческих жизней и военного материала. Именно такова цена любой попытки сдвинуться с места, и цель каждого боя в таких условиях заключается в том, чтобы убедить противника, осмелившегося атаковать, что все его попытки напрасны. Таким образом, окоп, со всеми его техническими сложностями и премудростями, а также с теми изменениями, которые он внес в души солдат и их командиров, выбирается из тактических низов и становится частью военной стратегии.

Когда я пытаюсь проанализировать нашу польско-советскую войну с позиций окопной стратегии, я всегда и в своих воспоминаниях, и в документах обнаруживаю в нашей армии какое-то внутреннее трение, связанное именно с этим вопросом. Когда я, как Верховный главнокомандующий, сразу же отказался от всех попыток ведения окопной войны, не видя возможности использовать у нас хоть какие-то ее методы, я сразу же натолкнулся и у своих подчиненных, и в обществе на яркую приверженность принципу – «faites une ligne forte». Находясь под сильным впечатлением только что прошедшей войны в Европе, люди в моих попытках применить в нашей войне метод движения и маневра слишком, к сожалению, часто хотели видеть отсутствие стратегического мышления, игнорирующего красоту и мощь недавнего хозяина стратегии – жирного и толстого окопа. Но как раз в нашем случае окоп мог быть очень худым и щуплым. Он не мог питаться, чтобы набрать необходимую стратегическую тушу, ни промышленностью, которой не было, ни человеческим материалом, требуемым для заполнения окопа и поддержания его в надлежащем весе и значении. До 1920 года моего влияния было достаточно, чтобы загнать окоп в отведенную ему область – область тактики и методики боя, а многочисленные победы, которые мы одерживали, кажется, подтверждали правильность моей точки зрения. Но окоп неохотно покидал свой трон. Он мстил, искал реванша, оставляя вместо себя свою неотлучную сестричку – линию, которая постоянно вступала в конфликт с вводимыми мною движением и маневром. Он мстил, оставляя вокруг меня и особенно за моей спиной пожимание плечами, недовольный шепот и тихие, как у больного, жалобы на устаревшие, детско-романтические стратегические помыслы Верховного главнокомандующего. Faites une ligne forte! Это современная война, это спасение Польши! Сколько неблагопристойных закоулков истории, связанных с этим спором, я мог бы осветить!

Возвращаясь к анализу июльских боев, хочу отметить, что цель боя на 4 и 5 июля, которую ставили войскам наши командиры, имеет своим источником как раз окопную психологию и стратегию. Эта цель состояла в том, чтобы доказать атакующему нас противнику, что построенный нами окоп прорвать невозможно и что если он вступит сюда, то его ждет немедленная кара за такое святотатство. И когда я просматриваю документы, приказы, рапорты и донесения, то нахожу в них ясные и понятные для меня доказательства, что период, предшествующий сражению, был периодом реванша хозяина стратегии – окопа – над Верховным главнокомандующим.

Вот один из таких документов, полный определений и выражений, понятных только лишь в условиях ведения окопной войны в самом прямом значении этого слова. Речь идет о плане обороны участка 1-й армии. Генерал Зыгадлович получил от командующего фронтом приказ, в котором говорилось, что «линия, занятая 14-й армией, представляет собой главную линию обороны, укрепление которой необходимо ускорить любыми средствами». План обороны, составленный генералом Зыгадловичем, заключался в следующем:

«Каждая оперативная группа должна была провести на своем участке укрепление оборонительной линии и удерживать этот участок во взаимодействии с артиллерией и при помощи своих резервов, подготовленных на случай любых атак противника. Автоматическое взаимодействие артиллерии и резервов с войсками, занимающими первую оборонительную линию, – в соответствии с известными принципами и положениями приказа 2226/Ш от I. VIII, доведенными до общего сведения». Читаем дальше: «В случае прорыва фронта надлежало ввести в бой соответствующий, заранее подготовленный для данного участка, резерв», но исключительно по приказу командования армии. И в конце плана добавляет: «Оперативные резервы стояли так близко, что могли в течение 5–6 часов вступить в бой в любой точке назначенного им фронта».

Когда я сейчас читаю неизвестный мне ранее документ о «главной линии обороны и автоматическом взаимодействии пехоты с артиллерией», я с удивлением думаю, неужели это было на самом деле? Неужели не было колебаний, сомнений, самокритики в отношении таких приказов? Оказывается, были. Вот другой документ того же генерала Зыгадловича, оценивающий его положение 3 июля, накануне боя. Он пишет, как профессор: «Как следует из опыта мировой войны, боевая линия в то время занималась пехотой в общем с достаточно высокой плотностью, а сама боевая линия была оборудована как по фронту, так и в глубину и имела необходимые проволочные заграждения». Тем не менее генерал указывает, что «во время мировой войны ширина дивизионного участка на угрожаемом фронте не превышала трех-четырех тысяч метров», в то время как у нас «ширина дивизионных участков 1-й армии, протяженностью более десятка километров, не позволяла выделить достаточно многочисленные резервы и правильно распределить их в глубину».

Хуже обстоит дело с артиллерией, потому что «для поддержки угрожаемого фронта, по опыту мировой войны, на 150 метров фронта надо иметь как минимум 2 легких и 1 среднее орудие». По расчетам генерала, его армии требовалось по крайней мере 880 легких полевых орудий и 440 орудий калибра 15 см. «Тем временем, – жалуется генерал, – на боевом фронте имелось примерно 100 легких и 45 средних орудий». А далее, после упомянутого выше приказа об автоматическом взаимодействии артиллерии с пехотой и по представлении цифровых данных, генерал Зыгадлович добавляет: «Несмотря на то, что наши материальные возможности не позволяли создать плотности, удовлетворяющие этим требованиям, тем не менее эти данные наглядно показывают, как слабо фронт был обеспечен артиллерией; поэтому в критические моменты на эффективную поддержку пехоты огнем артиллерии – как в форме автоматического заградительного, так и сосредоточенного отражающего огня – можно было рассчитывать только в случае локальных атак лишь на отдельных участках фронта».